Измена. Как я не заметила раньше?
Шрифт:
Причём, тот, кто был твоим самым близким, кому ты доверила безоговорочно всё самое личное и интимное. Кто знает о тебе то, что ты и сама никогда о себе не узнаешь.
Например, как ты выглядишь, когда спишь или во время оргазма…
И сделал это с таким жестоким равнодушием!
«Это правда».
Вот так просто!
«Это правда».
Не отпирался, не просил прощения!
Просто признался и ушёл, оставив меня с этой правдой наедине! Справляться самой!
Сбежал, словно трус!
А мне теперь что делать? Я, может, этой правды и не хотела!
Я
Я поднялась и подбежала к спальне. Да, он ещё не вернулся.
Тогда я захотела выбежать за ним на улицу. Спросить… Попросить… Умолять его забрать свои слова обратно! Сказать, что всё это неправда, он пошутил, я ослышалась…
Нет, не потому, что он был нужен мне больше жизни. Совсем не поэтому. А просто для того, чтобы прекратить эту нескончаемую, как мне тогда казалось, вечную и нестерпимую муку. Будто мою грудь вскрыли и внутрь наливают раскалённый свинец.
Раньше я слышала, что подобную боль испытывают люди при инфаркте и аневризме. Господи! В этот момент, действительно, взываешь к скорой смерти. Ждёшь её как спасение!
Я была готова уже выбежать в подъезд, но дверь открылась.
Вошёл Костя, как ни в чём не бывало.
Ему было всё также. У меня же умер муж. Умер брак. Умерла я как жена. Я умерла как человек.
На него смотрела пустая оболочка.
Костя же просто степенно снял обувь и пошёл в ванну за полотенцем и тазом с водой, чтобы помыть собаке лапы.
Я же просто стояла. Он проходил мимо, а я не сделала в этот момент ничего.
А что должна была бы?
Вцепиться ему в горло или глаза? И что бы это дало? Хотя… безумно хотелось!
Умный пёс дожидался, смотря на меня всё теми же преданными глазами, и виляя хвостом.
Я с силой сжала пальцами одной руки другую, не отрывая от них взгляд, пока Костя отмывал грязные от земли и пыли лапы золотистого ретривера.
Как жаль, что светлый дорогой мех должен был быть запачкан.
Когда Костя вернулся с тазом в ванну, а ко мне подбежал пёс, прося моего внимания и ласки, я продолжала смотреть на побелевшие пальцы, опустив глаза вниз, будто это я была виновата.
Я не знала, что сказать. Почему-то мне казалось, что если молчит Костя, сказать что-то обязана я.
Глаза же я опустила потому, что не могла посмотреть на Костю.
Опустившись на корточки, я обняла и уткнулась в шерсть ретривера, тычущегося в меня мокрым носом.
Хорошо, что произошло это, когда Кевин, а так его звали, был рядом.
Не знаю, как бы я вынесла, не окажись поблизости хотя бы его.
Костя прошёл в спальню и стянул футболку. Он тоже меня избегал.
Вначале он сел за ноутбук, но потом поднялся, прошёлся по комнате и подошёл ко мне, намереваясь меня обнять.
Я его оттолкнула.
Он попытался снова:
— Прости. Пожалуйста, прости, — нашёптывал он.
Но я снова его отпихнула, для чего мне пришлось даже встать.
— Лен, прости. — приложив уже чуть больше силы, всё же прижал меня к себе Костя.
А мне было противно.
Словно
— Отпусти меня. — пыталась высвободиться я.
Но почему-то делала это неумело, как дети, которым некомфортно, они извиваются, словно маленькие ужики, но сил справиться со взрослым человеком, желающим их потискать, не могут.
И в этот момент мне тоже такая любовь не была нужна.
Он прижал меня сильнее.
— Отпусти! — вспомнив, что я уже взрослая и тоже сильная, пусть и не настолько, чтобы сладить с мужчиной, прокричала я. — Отпусти я сказала!
— Прости, Лен, клянусь, было только раз! Клянусь, больше никогда! Да, я тварь последняя, ненавидь, хочешь, убей. Лен, пожалуйста, я только тогда понял, как тебя люблю! Лена!..
Я всё же вырвалась.
В моих глазах читался всеуничтожающий, испепеляющий гнев.
Я схватилась за первое попавшееся, обнаружив в руке зонт. Вообще для меня применять насилие было совсем несвойственным. Я скорее постаралась бы решить вопрос, всё обсудив. Справедливости ради, скажу, что и Костя никогда не поднимал на меня руку. Злился, выражал своё недовольство крайне эмоционально, мог использовать мат, переходить на личности. Но всё, что он позволял себе в физическом плане — это, обняв, удерживать, ну, может, ещё мог толкнуть плечом.
И за это я очень благодарна своему свёкру и моему отцу, которые своим примером отношения к нашим матерям показали, что бить женщину — неприемлемо. Бьёт, хватает за горло, насилует — значит любит? Никакое насилие нельзя оправдать любовью.
Даже сейчас, держа зонт, и желая оставить им синяки, а если повезёт, и переломы на теле Кости, я понимаю, что здесь нет места любви. Моя любовь к нему закончилась. Я люблю только себя, а меня обидели.
Немного сложно, да?
Я скажу по-иному. Когда, не важно, муж или парень избивает свою женщину, а может, и наоборот, женщина — мужчину, что звучит смешно, но тоже бывает, говорит лишь об одном — насильник любит себя больше, чем тебя. Ему важнее прямо сейчас тебе отомстить, заставить тебя его слушать, показать, что он главный… Да мало ли причин. Но все они сводятся к одному — даже если он клялся тебе в безграничной любви и обожании, вот в этот момент, когда он только занёс над тобой руку — для него он важнее и ценнее тебя.
Что, в принципе, оправдано. Для любого из нас нет никого ценнее, чем он сам. Не верите? Прислушайтесь к себе. И это нормально. Ведь, «я» — единственный человек, который сопровождает нас в жизни. И если нам больно, грустно, радостно то это чувствуем мы. Не кто-то другой. И поэтому мы всячески будем себя защищать.
Как и я сейчас. Не мой муж, хотя он, может, что-то тоже переживает, но в этот момент мне было плевать… Я! Я переживаю в душе нестерпимое чувство.
И если физическую боль можно как-то прекратить или хотя бы уменьшить, приняв лекарство, то что делать с болью душевной? Кто-нибудь, пожалуйста, дайте и от того таблетку!…