Измена. Мой непрощённый

Соль Мари

— Дамочка, вам чего? — голос его вынуждает меня встрепенуться.

Поднимаю глаза…

Ошарашенный взгляд и широкие скулы. Причёска под ноль и тату на груди.

Усмехаюсь, теряю дар речи. Зато девица внутри обретает его:

— Колюнь! Это кто? Твоя бывшая?

— Ты кто? — адресует Колюня вопрос.

«Идиотка последняя, вот кто я», — думаю про себя. А вслух говорю:

— Извините.

Оставив влюблённых вдвоём, ухожу. Немного обидно, что кто-то другой развлекается в нашей каморке. Но мы не исчезли! «Мы» до

сих пор есть! Я и Витя. А всё остальное…

Возвращаюсь в машину. Ругаю себя. Поддалась на его провокации, дура! Но, как бы там ни было, я победила. А он проиграл!

Хочу поделиться, отправить ему смс. Но решаю молчать. Много чести! Сама же просила его не звонить.

Глава 27. Илья

Снежана вернулась утренним рейсом. И всю дорогу до дома щебетала без умолку. Делилась тем, как сама одолела досмотр, прошла регистрацию, заняла полноценное место в комфортной VIP зоне, и долго ждала свой большой самолёт.

Рейс слегка задержали! И она волновалась, но услужливый персонал аэропорта ей всё объяснил. На каком языке? Вероятно, на языке жестов. Хотя, моя Снежа уже подучила английский.

— Chicken, please, — хвасталась мне по дороге.

Но самая главная радость её состояла не в этом. А в том, что у сына прорезался зуб.

— Представляешь? — смеялась она, оттопырив Никитке губу и демонстрируя мне свою гордость.

Я ощущал, как бальзамом внутри разливается близость Никиты. Вот, кто полюбит меня! Вот кого я воспитаю, как надо.

— А в больнице нам столько подарков с собой надавали! И всяких салфеток, и плед, и магнитик и кучу всего для Никитки! — взялась она перечислять. И нырнула рукой в горловину. Достала цепочку. Кулончик на ней помутнел. Это я ей дарил на её день рождения.

— Я его целовала всегда перед сном, — со слезами заверила Снежа, — И просила у Божечки, чтобы ты нас не бросил.

— Ну, ты чего? Я же здесь, — протянул я к ним руку, нащупал её и порывисто сжал…

Меня умиляла привычка Снежаны восторгаться всему. Любая невинная мелочь всегда вызывала в ней бурю эмоций. Как-то раз, сев за руль моей тачки, она оглушила меня своим воплем.

— Я еду! Я еду! — кричала Снежана, еле двигаясь в правом ряду.

Я всегда говорил, а она так внимательно слушала. Про машины, про космос, про то, где бывал. А когда замолкал, то она принималась рассказывать мне про Торжок, про своих одноклассниц, про подружку по имени Светка, которой «без разницы, с кем». Про мать говорила немного, про папу молчала совсем.

Помню, что как-то раз я спросил у неё:

— Ты бы никогда не убила себя, верно?

Снежана была без одежды. Прижималась щекой к моей голой груди.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

Я улыбнулся:

— Ты слишком любишь жизнь, чтобы с нею расстаться.

Она утопила свои коготки в моей поросли:

— Я слишком люблю тебя.

— Я тебя тоже, —

подумав, ответил я ей в тот момент.

И подарил этот камушек. Бирюза, изумительно яркая! Такая же, как и глаза у Снежаны…

Я просил много раз:

— Расскажи мне, как было.

И она рассказала. Что мать ограждала её от контактов с «плохими парнями». Что она влюблена была сильно в одного из таких. Он ездил на байке, гонял по ночному Торжку, и почти не смотрел на неё. За то на подругу по имени Светка, не только смотрел, но и влез. Чему Светка была очень рада! После этого дружба их стала другой. Ну, а вскоре, иссякла.

И когда появился заезжий «любитель собак», то Снежане и рассказать было некому. Совета спросить, поделиться. Потому и страдала сама! Написала: «прощай». А уж после узнала, что носит ребёнка.

Как это вышло? Я сам не припомню. Стыдно сказать, пренебрёг! Ведь она же чиста. Я был первым, я знаю. И кровь, что была на мне в ту нашу, первую ночь. И болезненный стон, что она испустила, когда я вошёл в её узкую щель. А, сделав своей, я хотел её снова и снова. Хотел без резинки! Хотел ощутить её влагу, её тесноту…

— Я подумала, что не сумею сама, — делилась Снежана, — Мама бы точно прогнала! Она же думала, что я ещё девственница.

Я смотрел на её обнажённую спину. На просветы тугих позвонков. Животик был виден чуть-чуть. Но это не портило Снежу. А делало только ещё уязвимее, жальче, нежней…

— А потом, — она вытерла слёзы, — Я достала таблетки. Снотворное, что мамка пила. Ей врач прописал! У неё вечно эта… бессонница. Ну, вот! Я собрала их в кучку и думала. Вот выпью, и будет не больно. Ни мне, ни ему, — она погладила выпуклость на животе.

— А маме? — спросил у неё.

Снежана вздохнула:

— Ей может так было бы легче. Ну, умерла я, и что? Отмолилась! У Божечки попросила прощения, и дальше живи. А теперь…

Я крепко сжал её руку, давая понять, что не брошу. Ведь мать ей сказала: «Живи вместе с ним, во грехе!». И прогнала из дома. Я снял квартиру в Торжке. Думал, буду её содержать. Снежана училась заочно, пришлось оплатить её год. Она уверяла, что будет работать, отдаст сына в детсад.

— А что ты умеешь? — шутил, наблюдая, как Снежа обиженно хмурится.

— Я могу быть нянечкой в детском саду, — отвечала она, — Буду рядом с Никиткой.

— Хорошая мысль, — одобрял, но в тот же момент принимался её убеждать, — Тебе совершенно не нужно работать! Я смогу содержать вас обоих. В Торжке ведь не так уж и дорого жить.

— Наверно, дешевле, чем там, у тебя? — добавляла Снежана.

— Да уж, гораздо, — вздыхал я, и тут же прикидывал уровень трат. На квартиру, еду, на капризы. Размышлял, потяну, или нет.

Теперь же расходы мои устаканились. Удалось кое-что отложить. На работе — порядок. Всё уладил, пока жил один. Теперь же опять начинается «сладкая жизнь». Ибо наш вечный крикун возвратился!