Измена. (не) Любимая жена
Шрифт:
— Го-о-о-осподи… — выдохнула я, прижав руку к чуть больше положенного распахнутому на груди халату.
— Извини.
— Н-ничего, — я отвела взгляд, отчего-то чувствуя до неуместного дикую неловкость. Будто с совершеннейшим незнакомцем на кухне столкнулась.
— Поздний ужин? — его взгляд опустился на выуженное из холодильника.
Я кивнула. На смену неловкости пришло замешательство. Муж выглядел очень уставшим, едва ли не измождённым, но прежнего гнева, которым он горел все последние дни, я в нём не замечала.
— Ты ужинал? — вопрос слетел с
Муж поднял на меня сумрачный взгляд, который вдруг опустился ниже линии моего подбородка, сглотнул и почти прошептал:
— Не голоден.
У меня по спине пробежали мурашки. Есть почему-то тоже вдруг расхотелось.
Я чуяла — что-то произошло.
Но что?
И захочет ли муж этим со мной поделиться?..
Глава 33
— Очевидно, и в этом тоже моя вина, — с горечью отозвалась я.
— В чём? — он продолжал смотреть на меня с такой пристальностью, что мне казалось, почти меня и не слышит.
— В том, что у тебя нет аппетита, — я отвела взгляд, направилась к шкафчикам, где хранилась посуда. — Тебя ведь и это во мне не устраивало?
— Не понимаю, о чём ты.
— Ну как же? Моя работа не позволяла мне готовить так часто, как готовит любая другая добропорядочная жена, — я поставила тарелку на стол и вздохнула. — Во всяком случае, так мне Надежда Георгиевна сказала.
В тёмных глазах мелькнуло искреннее удивление:
— Моя мать такое тебе говорила?
Ну вот, наступало время копаться в старом грязном белье.
«Забавная штука, — подумалось мне почти с безразличием. — Раньше я до одури боялась заводить с ним подобные разговоры. Боялась ненароком поколебать в нём светлый образ его родительницы».
Герман очень долго и кропотливо выстраивал его для себя из тех жалких остатков, что позволяла ему память и обстоятельства. Сам ведь не раз признавался, что от избытка родительской любви никогда не страдал. Мать не слишком-то баловала его проявлением тёплых чувств. Считала, что мальчиков нужно растить в строгости. Отец и вовсе в воспитании сыновей почти не участвовал — слишком занят был бизнесом, чтобы отвлекаться на такие-то пустяки…
— Не будем об этом.
— Нет, — Герман вдруг оказался совсем рядом, перехватил мою руку, потянувшуюся к дверце микроволновки. — Нет, будем. Расскажи.
Его большая ладонь крепко охватывала моё запястье — ощущение странное, почти будоражащее. Неужели я за такой короткий срок так сильно отвыкла от его прикосновений? Теперь каждое виделось мне событием, приковывало внимание, выбивало из равновесия.
— Радости это тебе не принесёт.
— Плевать.
Я вздохнула.
— Как бы я ни пыталась это озвучить, прозвучит как упрёк.
— Я не прошу тебя давать своим словам оценку. Я прошу рассказать, — в низком голосе звучала настойчивость,
С ним действительно сегодня творилось что-то мне непонятное.
— На твой день рождения, — я силилась припомнить в деталях, чтобы ненароком ничего не перервать. — Не на этот, а на прошлый, она поинтересовалась, как я готовила крем для торта. Но пекарь из меня, знаешь сам, никудышный. Я ей объяснила, что не хотела позориться перед гостями и не хотела портить праздник тебе, поэтому торт заказала.
Пальцы на моём запястье сжались крепче, но не конвульсивно, не зло, а словно в знак ободрения.
Это дарило странную уверенность в том, что уж на этот-то раз я буду понята и услышана.
— Твоя мать… она усмехнулась и… она сказала, что ты всегда считал ущербными женщин, не умеющих готовить. Что это лень во мне говорит и эгоизм. Что если бы я тебя любила по-настоящему, не занималась бы ерундой, не продавала свои цветочки, а всю себя посвятила бы дому.
Нет, всё-таки это звучало до сих пор унизительно. Унизительно и обидно. И я не могла отделаться от ощущения, будто жаловалась, дала слабину и наябедничала Герману на его мать.
Не стоило этого делать. Что на меня нашло? Зачем я поддалась этой слабости?
— Почему ты не рассказала?
Я продолжала смотреть на сжимавшую моё запястье руку. Странное тепло разливалось по всему телу, и сейчас мне казалось, оно каким-то образом меня успокаивало, не позволяло в который раз расшалиться и без того сдавшим нервам.
— Для чего? — я подняла на него взгляд. — Я знаю, что у вас с ней и так отношения не из простых. Знаю, что ты всё равно её любишь и… рушить ваше хрупкое перемирие я бы не стала.
— Тебе стоило мне рассказать, — и снова сказано с нажимом, без злобы.
Я едва пожала плечами и осторожно высвободила руку из его хватки:
— Знаешь… это уже и не важно. Вышло как вышло.
Я повернулась, чтобы накрыть крышкой ёмкость с остатками пастушьего пирога и отправить его в холодильник. Но не успела.
Моя талия попала в кольцо крепких рук, и я оказалась прижата к пылавшему жаром мужскому телу.
Глава 34
От неожиданности и шока в первые мгновения я потеряла голос.
Горло онемело, и даже вдохнуть удалось с трудом.
Горячая ладонь провела по моему животу, всё-таки вынуждая втянуть в себя воздух сквозь сжатые зубы.
Объяснить переживаемое было сложно. Но отрицать очевидное не вышло бы — оказаться в кольце его крепких рук оказалось настоящим потрясением.
Я по нему безнадёжно скучала.
Скучала по тому, как таяла, исчезала его суровость, стоило Герману прикоснуться ко мне.
Он менялся, при этом оставаясь собой. Уходила жёсткость и бескомпромиссность. Он знал, что я не выдам его секретов — и никто не узнает, что за закрытыми дверями спальни он отпускал свой контроль, охотно сдавался на милость захлёстывавших его желаний и чувств, позволял мне всё. Всё, чего бы я в тот миг ни пожелала.