Измена. Осколки нашей любви
Шрифт:
Между нами ненадолго повисло неловкое молчание.
— Как ваш сын себя чувствует?
По тону моей собеседницы, к сожалению, было не разобрать, почему она вообще считала нужным справляться у меня о состоянии моего сына. Но как и там, в коттедже, в первый раз, когда она задала мне подобный вопрос, я предпочла не лезть к ней со встречным. Хотя бы потому что отчётливо понимала: Инга Ильяшева не будет со мной объясняться. Ответ она держала только перед своим начальником.
— Хорошо. Боюсь сглазить, но… действительно хорошо.
Ильяшева кивнула, но объяснять свой интерес, конечно же, никак не стала.
— Это отличные новости.
Не поспоришь. Но их неизбежно отравляла ситуация с документами. И тот неприятный факт, что для её прояснения мне придётся общаться с Егором. И пообщаться с ним мне нужно как можно скорее. А он, как назло, где-то пропал.
— Да. Спасибо. Вот бы ещё с бумагами разобраться.
— Разбираться с ними особенно нечего, — абсолютно будничным тоном отозвалась Ильяшева.
Я уставилась на неё немигающим взглядом, пытаясь отгадать, что могло значить это неожиданное замечание.
— То есть…
Она посмотрела на меня безо всякого выражение и слегка поджала плечами:
— Разбираться вам с мужем придётся. С его забором из грифов «секретно» и странным запретом допускать вас к ознакомлению с процессом лечения. А с бумагами как таковыми нечего разбираться. Лежат себе в его кабинете. В сейфе. Вместе с остальной важной документацией.
Моя челюсть отвисла сама по себе, и пришлось поднапрячься, чтобы отыскать слова для вопроса:
— О-откуда вы это знаете?..
Ильяшева качнула головой и сумрачно улыбнулась:
— Это неважно. Профессиональная тайна.
Я растерянно заморгала:
— И… что мне делать с этой неожиданной информацией?
Инга загадочно повела глазами и сделала шаг в сторону, молчаливо обозначая намерение меня покинуть:
— А это, Нина Евгеньевна, уже не моё дело. Не та информация, которой я буду интересоваться.
Глава 39
— Что бы всё это могло значить? — пробормотала я едва слышно, пока наблюдала за удалявшейся от меня помощницей Муратова-старшего.
Если бы всё в моей жизни не становилось уже по обыкновению с ног на голову, я рискнула бы предположить, что Ильяшева только что на что-то яростно мне намекнула.
Но мы никогда с ней и напрямую-то почти не общались. Коротко, по делу, по необходимости. И то лишь потому что она частенько подменяла своё непосредственное начальство на каких-нибудь не особенно сильно нуждавшихся в его присутствии мероприятиях.
Я постояла в коридоре ещё какое-то время, рассматривая летевший в окна снег. А потом мой телефон дёрнулся, оповещая о входящем.
Я взглянула на экран и онемела.
Новое сообщение с того самого анонимного аккаунта. С того самого, который незадолго до Нового года прислал мне первую пачку фотографий,
Меня бросило в холодный пот. Рука задрожала.
Несколько мучительно долгих мгновений я боролась с тошнотворным, болезненным желанием поскорее увидеть сообщение целиком.
Часть меня этого не хотела. Всячески противилась, скованная диким страхом.
За последнее время слишком много всего произошло.
Ну какой ещё удар мне готовят? И главное, кто этот злокозненный аноним, получивший доступ к моему мессенджеру?
Я парализованно вглядывалась в экран и сама себе возражала. А почему это вдруг злокозненный? Да, конечно, я не могу знать мотивов этого разоблачителя, но разве он мне солгал? Он вообще-то открыл мне глаза на истину.
И дальше всё зависело исключительно от меня.
Наконец я сделала глубокий вдох и смахнула экран блокировки.
Развернулось окошко мессенджера, и пространство чата заполонили новые фото.
Кажется, кто-то эффективно взломал телефон Синицыной или пролез в её цифровое облако. Некоторые фотографии были очевидными селфи. Свежими селфи. Потому что Синицына позировала на них в том самом наряде, в котором Муратов-старший выставил её из коттеджа.
Странно…
Я смотрела на фото обнимавшейся с моим мужем ассистентки и испытывала… облегчение. Облегчение от того, что ни увидела ничего нового. Что это сообщение не вскрывало какую-нибудь совершено новую страшную тайну.
Кто бы ни прислал мне эти фото, удивить меня ими он не смог. Лишь напомнил о том, что я поступала правильно, решив съехать из-под одной крыши с супругом.
А ещё убедил меня в том, что посетившая мою голову новая мысль насчёт документов — не такой уж и дикий поступок.
Но прежде чем я этот поступок всё-таки совершу, стоило заглянуть к сыну. Моя шпионская миссия подождёт.
Лёшка встретил меня в исключительно праздничном настроении, энергично жуя шоколадные конфеты, коробку с которыми везде таскал с собой.
— Мам, это только вторая! — поспешно отрапортовал он. — И мне разрешили. На обходе.
— Что, всю коробку? — я выразительно скосила глаза на красочный, щедро усыпанный блёстками шестиугольник.
— Ну, не сразу. Но мне правда можно.
Лёшка буквально цвёл. Румянец на щеках, глаза блестят яркими звёздочками. Никто со стороны и предположить бы не мог, что он пациент. Давно я его таким оживлённым не видела.
Неужели методика Егора действительно дала долгожданные результаты, а я на пустом месте панику разводила?
Я улыбалась щебетавшему Лёшке, показывавшему мне свои подарки, а мозг неустанно работал.
Нет, нет. Дело совершенно не в этом. Если лечение действительно эффективно, документы лишь убедят меня в этом. Но основательно улучшившееся состояние сына ещё не повод отказываться от задуманного. Скорее уж наоборот.