Измена. Право на сына

Арская Арина

В гостиную вплывает жена Юры. Ставит перед ним стакан с какой-то мерзкой зеленой жижей, целует его в макушку и шепчет:

— Только попробуй вылить смузи в горшок с цветами.

— Понял, — поднимает взгляд, который теплеет, — не жалеешь ты меня.

Она мило улыбается и неторопливо удаляется. Мою черную душу разъедает зависть:

— Возможно, — откладывает планшет и подхватывает стакан, — через тридцать стаканов этой бурды я стану приверженцем здорового питания. Твое здоровье, —выдыхает и крупными глотками выжирает смузи. После кривится, передергивает плечами

и отставляет стакан. — Какая мерзость, а…

Отставляет стакан:

— Вот хрена с два я бы раньше эту ерунду пил, — откидывается назад, —изменился я? Изменился, а иначе мне были бы гарантированы от жены скандалы, истерики, оскорбления, что я, жирная свинья, скоро подохну от сердечного приступа, и угрозы, что она не придет на мои похороны.

— А ты рад этим переменам?

— Я рад тому, что на сегодня будет меньше криков, — Юра расплывается в улыбке.

— Да какому мужику будет нравиться сидеть на диете, пить зеленую херобору, которая похожа на блевотину инопланетян и соглашаться с женщиной? Давай будем реалистами. Меня сейчас мутит, я хочу встать и гаркнуть, что я здесь главный и больше никаких смузи по утрам.

— А чего молчишь?

— Так на похороны мои не придет, — разводит руками в стороны.

— И, что, это и есть любовь?

— А что это тогда?

— Я не знаю.

— То есть ты считаешь, что я тут должен порхать, как умалишенный, стихи читать, ручки-ножки целовать, мечтательно вздыхать? — вскидывает бровь.

—ну.

— Да я ее иногда убить хочу.

Молча моргаю. И Юра вполне серьезен в своих словах.

— Но если убью, то потом буду страдать сам, — закидывает ногу на ногу. —Поэтому подстраиваюсь под обстоятельства, принимаю тот факт, что жрать мне смузи из шпината и сельдерея до конца моих дней. Мы эгоистичные твари, Макар, и меняемся лишь тогда, когда без чего-то или кого-то нам будет плохо и одиноко. Не ради кого-то мы меняемся, а ради себя любимого. Меня бы многие сейчас закидали тапками и гнилыми помидорами, потому что прятаться за “буду другим ради тебя" очень приятно. Ты будто делаешь великое одолжение, совершаешь подвиг и все должны тобой восхищаться, что ты якобы поставил другого человека выше себя.

Задумчиво поглаживаю подлокотник кресла.

— И свои ошибки человек начинает осознавать только тогда, когда ему становится некомфортно. Мама ругается и не обнимает Жена скандалит и кидается с ножом.

— скалится в улыбке. — Друг не звонит, отец косо смотрит. Кто-то не одобряет твои действия, тебе становится от этого стремно, и ты начинаешь копаться, что же ты сделал не так. Понимаешь? Кто-то, от кого ты что-то получаешь, отталкивает тебя и злится.

— Это довольно.

— Честно? — перебивает меня Юра. — Да, Макар, честно, эгоистично и без флера

романтики. Ты ради себя будешь верным, ради себя будешь хорошим отцом, ради себя станешь внимательным и сговорчивым мужем, ради себя изменишь свою жизнь, потому что без той женщины, от которой ты опять сбежал, будет плохо. И эта женщина должна быть довольной и счастливой, чтобы она смогла насытить твое прожорливое эго. И даже во всех

этих приличных, достойных и невероятно положительных людях проскальзывает их эгоистичность, когда они говорят: я люблю и не могу без тебя, — усмехается и повторяет, — я не могу без тебя.

Остальное все вторично.

Замолкает, зевает и смотрит в сторону:

— И, кстати, раньше я так много не болтал, — переводит на меня взгляд, — и поспал бы я тебя еще пару лет назад далеко и надолго с твоими вопросами, но ты бы и не пришел весь такой печальный и растерянный. Что бабы с нами делают?

Макар, мой тебе совет, ну его. Что ты там потерял под милым острым каблучком?

Пока ты под него полностью не заполз и пока тебя не поят зеленой фигней, смени курс на сильного, независимого и несчастного. Я думаю, эта роль тебе отлично подойдет.

Не хочу быть один. Не хочу быть без Ули. Не хочу быть без ее улыбок, мягкого голоса и теплых рук. И не хочу, чтобы она была несчастной и озлобленной, ведь тогда не укроет она меня своим крылом и не обнимет.

— ОЙ все, — Юра недовольно отмахивается и возвращается к планшету, — тебя уже не спасти. Хотя это было понятно еще ночью. Когда я тебя привез в твое новую конуру, ты мне лекцию зачитал, что "домой" это там, где жена.

Глава 52. Нет выбора

Взял, развернулся и ушел. Молча. На прощание кинул презрительный взгляд. Стою минут пять с открытым ртом в разорванной пижаме посреди спальни и обтекаю. И бежать за ним, чтобы вновь вовлечь в скандал, не смысла. Я до него не достучусь.

Чувствую себя униженной идиоткой. Я еще и в любви ему призналась. Вот он и ушел, самодовольный и напыщенный козел. Никуда я от него не денусь, и он продолжит меня тиранить, ведь это так весело доводить дурочку до истерики, выворачивать ее, а потом бросать.

— Поскандалили? — в комнату заглядывает Дина.

Стягиваю пижама и торопливо надеваю футболку. Молча достаю джинсы, встряхиваю их и на несколько минут замираю, чтобы сдержать в себе слезы.

— Уля, — шепчет Дина и делает ко мне шаг.

Я вскидываю в ее сторону руку:

— Не подходи

— Почему?

— Я не хочу плакать, — тихо отвечаю я. — Ты обнимешь, и я тогда точно разрыдаюсь. Хватит, — с угрозой щурюсь на нее, — больше никаких слез по этому уроду.

— То есть мы возвращаемся в старый режим “ни живая-ни мертвая"?

— Нет, — натягиваю джинсы, — это будет новый режим.

— Какой?

Мерзкая пуговица не поддается моим трясущимся пальцам. Глаза жгут слезы, которые вот-вот польются из меня рекой обиды.

— Уля.

— Хватит! — рявкаю я. — Я устала! Устроил мне тут какой-то цирк со шлюхами, а я только и делаю, что сопли на кулак наматываю! Сколько можно! Ему даже лень сказать, что он был не прав! Это как так? Он гордится тем, что он моральный урод!

— Честно сказать, я не смогу объяснить его мотивацию, — Дина хмурится. —Мужики же они, — слабо улыбается, — наворотят дел, а то, что они были придурками, не любят признавать. Макар не просто так бесится, Уль.