Измена. Верну тебя, жена

Дали Мила

— Я не оставлю своих девочек, — холодно говорит она.

— Тогда веди Аленку наверх.

— Папа, — опять дергает его за руку, — я без тебя спать не буду!

— И уложи ее в нашей с Лилей спальне, — добавляет Суворов.

Мать театрально цыкает, но делает так, как приказал Захар. Спокойно, сдержанно и без лишних телодвижений. И я хочу пойти за матерью, однако Суворов задерживает меня.

— Останься. Нам надо поговорить. — Сажусь на диван. Муж тяжело приземляется рядом. — Значит, ты от Гордисанова

тогда в платье белом бежала?

— Да, — опускаю взгляд на свои руки.

— Почему не сказала?

— А что бы это изменило?

— Многое.

— Ты бы лишь сильнее его возненавидел.

— Не знаю, как можно ненавидеть его сильнее, чем сейчас. — Захар подхватывает пальцами мой подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. — Этот шакал преследовал тебя, а ты промолчала. Не надо так делать, Весна.

На дне его глаз, похожих на чистые озера, плещется неподдельная тревога за меня.

— Может быть, это и не он сделал, — не моргая, тону в его взгляде. — Может, это вообще какой-то заблудший псих. Нужно разбираться, — шепчу я.

Суворов тяжело выдыхает и убирает руку от моего лица.

— Разберемся.

— Роман сказал, что приезжал к тебе на мужской разговор. Это он тебя избил, да?

Захар кривит уголок губ.

— Он слишком труслив и не дорос до таких разговоров. Гордисанов подослал в отморозков для расправы со мной.

Ужасно. Я слышу это, и в сердце будто вонзаются шипы.

— Их было не двое… — дрожащим голосом предполагаю, видя избитое лицо мужа, — и даже не шестеро.

Иначе бы Суворов их с землей сравнял.

— Больше.

— Ты поэтому не приезжал к Аленке?

— Не хотел, чтобы вы видели меня таким. Прости, что так вышло.

Чем дольше на него смотрю, тем быстрее бьется мое сердце. Нет, нельзя нам оставаться наедине. Я еще не до конца пришла в себя после случившегося и соображаю не здраво. Встаю с дивана.

— Проверю Алену, — придумываю повод, чтобы уйти.

Но Суворов следующим вопросом пригвождает меня к полу:

— Зачем приезжала Ирина?

Скриплю зубами от одной только мысли об этой шлюшке, но решаю рассказать Захару правду:

— Сказала держаться от тебя подальше и не вести себя как собака на сене. Что я не могу сделать тебя счастливым, в отличие от нее, и что ей место рядом с тобой, а не мне.

— Не слушай ее бред. И не верь.

Я все-таки шагаю к лестнице. Встав на первую ступеньку, поворачиваю голову к Захару:

— Неужели твое мнение обо мне настолько отвратительное?

— Почему? — не понимает он.

— Даже не смей допускать мысль, что я могу жить по указке какой-то затасканной подстилки!

Но уйти спокойно спать у меня не получается. Все, что сказал Захар, не выходит из головы.

На него было совершено жестокое нападение, и

не кем-то из недоброжелателей по бизнесу, а Романом. И в этой ситуации я склонна верить именно Суворову, потому что последствия слишком тяжелые. А если бы все было, как рассказывал Гордисанов, то на муже и царапины бы не осталось.

Как Роман мог послать столько людей против одного Захара?

Они ведь могли его реально забить до смерти!

Человек, с которым я в прошлом хотела связать свою судьбу, никогда не представлялся мне настолько подлым и бесчестным. Конечно, Рома не простой, как три копейки, о нем можно сказать «себе на уме». Он расчетливый, не человек с широкой душой, но быть мерзавцем до такой степени…

А если это он приказал своему прихвостню и нас напугать в отметку за мой отказ поехать с ним ночью куражиться? Неужели я так могу ошибаться в людях?

И отчасти в избиении мужа виновата я…

Меня просто сжирает чувство вины.

Если бы не я, эти двое мужчин не стали конфликтовать. И ничего бы этого не случилось.

Мне так плохо, когда я вижу Захара в таком состоянии, и больно от того, что когда-то могла подпустить к себе Гордисанова.

Эти мысли роятся в моей голове.

Дойдя до спальни, вижу через приоткрытую дверь, как мать лежит на кровати и гладит Аленку по волосам, убаюкивая ее. Несколько секунд посмотрев на них, я снова разворачиваюсь.

Ноги сами ведут меня обратно на первый этаж, как по какому-то немыслимому притяжению моего тела к телу мужа.

Захар шарит в кухонных шкафах.

— Что-то ищешь? — спрашиваю, подойдя ближе.

— Да, лекарства, они ведь раньше были здесь.

— Я их переложила, — вздохнув, выдвигаю нижний ящик. — Что тебе нужно?

— Дай обезбол.

— Сильно болит? — украдкой кошусь на мужа, доставая таблетки.

— Терпимо. Но напрягает. И можешь, пожалуйста, сварить кофе покрепче? Я не планирую сегодня спать.

— Хорошо.

И у меня тоже глаза закрываться отказываются. Вроде бы уже все позади, но душа никак не успокаивается. Как вспомню, что было с нами и Захаром, так начинает трясти.

А если пытаюсь представить, что мог испытывать Суворов в момент избиения толпой — так вообще лихорадит и внутри все съеживается.

Муж, заглотив таблетки, уходит осмотреть дом.

Сварив кофе, ставлю исходящую паром кружку на стол и иду позвать Захара. Из ванной на первом этаже слышится шум воды. Приоткрыв дверь, заглядываю.

Муж снял футболку и, склонившись над раковиной, умывает лицо, мочит голову — наверное, пытается взбодриться. Ему тяжело. На его спине видны следы от ударов, расползшиеся большими синяками. От этого зрелища по моей коже пробегает холодок.

Не нужно было отказываться от помощи Давида…