Измена. Вернуть жену
Шрифт:
Моей бездонной и бескрайней боли.
А что я читаю в лице своего мужа? Я не знаю.
У него глаза горят, вспыхивают, и что-то проскальзывает опасное, дикое, безумно яростное там…
Словно чудища из клеток выпускаются, монстры, способные рвать и разрывать, от оков своих освобождаются.
И такой Игнат.. Он действительно пугает.
— ЕСЛИ ТО, ЧТО ты говоришь, — правда...
– наконец выдыхает, лишь слегка разжав зубы.
Кажется, что ему даже говорить сложно.
— Все, что я говорю, — правда, Игнат, — отвечаю уверенно и в глаза смотрю, которые вспыхивают пламенем. Кажется, что изломы в радужке даже четче обрисовываются.
И что-то у меня в груди откликается. А интуиция поднимает голову. И в мозгу рождаются бредовые идеи.
Так удивление не сыграть ведь, а Игнат не актер. Он сложный. Проблемный.
Невыносимый, но. он всегда рубит с плеча и сшибает своей правдой.
А тут.. он допытывается.. пытается узнать.
Сердце ударяется с тревогой о ребра. когда я формирую свою мысль:
«А что, если сам Игнату меня ничего не брал?»
Что если он не делал ничего руками Константиновской? Что если он не знал?!
Я гляжу в его глаза... Прикусываю губу, и мерещится, что он тоже все понимает, начинает сомневаться, я это читаю в его глазах.
Но это длится лишь мгновение, и Игнат прикрывает веки. Бледный. Красивый. Невыносимый.
Родной и чужой. Мой бывший-нынешний муж.
В сердце столько всего намешено к этому человеку, но я, будто Ариадна, нащупываю НИТЬ и ТЯНУ
за нее свой клубочек, выговаривая еще раз:
— Я говорю правду, Игнат, а тебе.. тебе придется с этим пониманием жить...
Глава 13
Игнат Юсупов
Я в глаза ее смотрю и понимаю, что мне прямо сейчас врубили по челюсти со всей дури. Вот прямо с ноги. Это даже не бокс. Это долбаный удар такой мощи, что я сам удивляюсь, как так получается, что я на ногах остаюсь стоять, а не падаю чертовым трупом.
— Я говорю правду, Игнат, а тебе.. тебе придется с этим пониманием жить..
В этих ее словах. там столько боли и отчаяния и, самое главное, ни грамма фальши. Юля верит во все, что говорит. В каждую букву в этом предложении. Она уверена.
Это все чувствую. Сердцем чувствую, которое будто оживает. Начинает биться в груди, а до этого?!
До этого я был в каком-то пекле. В аду. Вернее, мне казалось, что я там, но... ошибался. Ад. Он начинается прямо сейчас. В эту самую секунду. Когда я понимаю для себя, что Юлия не лжет.
Ее история про то, как она с Крымовым повстречалась... Она похожа на полный бред. Ну просто полный. Учитывая,
В лифте он ее зажимал. Было явно видно. Да и у номера все продолжилось. И дальше…
Видел другие кадры. тогда проверка была. Подтвердилось, что все, абсолютно все, —подлинник.
А вот теперь…
Память у меня фотографическая. И я будто воскрешаю то, что было, и кажется, что есть лазейка.
Можно сделать экспертизу определенных кадров.
Скажем, кадры в лифте — там мужик действительно придавил мою Юлю. Ну и как бы все… а дальше дело техники и никакого мошенничества.
Если захотеть, и не то подтасовать можно, а я…
Глупый, самонадеянный слепец. Кажется, меня предала излишняя самоуверенность.
Повод. Первый повод к сомнению. Первый повод для того, чтобы выйти на тропу войны...
А война будет нешуточная.
— Если только. если только ты мне солгала..
– повторяю фразу. Но уже понимаю, что верю. Я, мать его, верю!
Хотя не должен верить ей.. Подлой предательнице, которая у меня чуть всю империю не отобрала, не порушила все, что отстраивал столько лет.
Вся доказательная база против нее. Ее переписка. Слитые с ее компьютера базы данных.
Да все! Мать его! Абсолютно все! «Виновна» — вердикт, который не подлежит сомнению.
Но я, мать его, сомневаюсь. Или это сердце мое оживает и хочет верить, хочет знать, что я ошибся.
Да. Ошибся.
И лишь потом приходит запоздалое понимание, что если пять лет назад Юлия не предавала меня, что ее подставили...
— Ну что, Игнат?! Кричи, что я виновна! Хотя... кричать — это не про тебя. Ты молчаливо спускаешь курок, так что сейчас тебе мешает меня убить?! Снова!
Юлия в моих руках будто оживает, по ее красивому фарфоровому лицу слезы текут, а в глазах лютая злоба, отчаяние, ненависть.
Она бьется в моих руках, пытается выскользнуть, а я держу ее, будто окаменев, и в себя прийти не могу после полученного удара.
— Что ты молчишь, Игнат?! Отпусти меня! Отпусти! — кричит и бьется, а затем как-то вдруг умолкает. Словно из шарика воздух опять выпустили, и я вспоминаю укоризненный взгляд старого врача, друга дедушки, которого я вызвал, когда Юля сознание потеряла.
Петр Ефимович — тот единственный человек, который меня со дна вытаскивал, когда после исчезновения Юлия стал пить по-черному, чтобы не броситься на ее поиски.
Я интуитивно ей фору давал, потому что, если бы сразу нашел свою беглянну.
Много дров бы наломал.
Но тогда… тогда мне было так хреново, что загремел в больницу. С диагнозом. И Петр Ефимович меня на ноги поставил.
Опять.
Очень давно, когда я родителей лишился и замолчал на очень долгое время, именно он советовал деду не сдаваться.