Измена. Вторая семья мужа
Шрифт:
— Иногда ложь — это благо. В твоем случае, мама, особенно. А мне папа не врал, потому что я взрослая, и могу понять все. И если бы ты любила нас, ты бы поняла. Так сложилась жизнь, но у тебя все равно есть родные люди, которые всегда тебя поддержат. Это — не предательство, а компромисс.
Как это выдержать?! Ненавижу! Они втянули в эту мерзость мою дочь!
— Ты давно знала? — спрашиваю упавшим голосом.
— Извини, но я больше тебе ничего не скажу. Ты не в том состоянии, — хмурится. — Такой
Хватаюсь за горло, дыхание перехватывает. Открываю и закрываю рот, вдохнуть не могу. Слова, подобно острым лезвиям в горле застревают. Когда я пытаюсь переварить, то, что понять в принципе невозможно, в кармане дочери вибрирует телефон.
Она достает его. Смотрит на экран и на лице тут же появляется улыбка. Отходит к окну и принимает вызов.
— Привет! Я сейчас не могу говорить, — тараторит скороговоркой.
Мне неслышно, кто там на другом конце. Но я почти уверена, что знаю ответ. Душу выворачивает от нечеловеческой боли.
— Да. Тут, — косится в мою сторону.
— Тяжело, — вздыхает.
Чувствуется, что при мне старается отделаться односложными ответами.
Отрывает телефон от уха:
— Мам, тетя Алена хочет с тобой поговорить…
Глава 6
И именно в этот момент дочурка подает голос. Плачет громко и требовательно. Моя кроха подсказывает мне правильный ответ.
— Мне не о чем с ней говорить, — говорю так, чтобы предательница услышала.
— Зря, — изрекает дочь. Возвращает телефон к уху. — Ты все слышала. Потом созвонимся. И я тебя целую, — даже не пытается спрятать улыбку.
— Зорь, выйди из комнаты. Мне надо занятья ребенком, — говорю максимально спокойно.
А внутри все клокочет, видеть сейчас не могу родную дочь. До чего меня довели!
— Ой, — прячет телефон в карман. — Только ты не подумала, что тетя Алена беременна, и ей нельзя волноваться! Ей так не повезло как тебе, и беременность сложная! — говорит надув губы, смотрит насупившись.
— Ага, может, мне еще и извиниться, — говорю с едкой усмешкой и беру дочурку на руки.
Она тут же успокаивается и перестает плакать. И я ощущаю тепло, поддержку моей принцессы. Смотрю в ее глаза, а она словно говорит: «Мама я с тобой».
— Хорошо бы было. Но ты у нас гордая, — изрекает Зорька, направляясь к выходу. — А ведь папа всю беременность от тебя не отходил. Его любовь помогла тебе легко родить. В твоем-то возрасте. А у тети Алены такой роскоши нет…
— Вон! — показываю на дверь.
Она будто специально играет на нервах, наступает на кровоточащие раны.
— И все же мам, я тебя люблю. Помни об этом, — осторожно закрывает дверь.
Врагу не пожелаешь такой любви от дочери.
Занимаюсь
Алена очень близка с Зорькой. Я всегда считала — это счастье, когда семья такая дружная. И только приветствовала их дружбу, подкрепленную общей любовью к балету.
Сестра преподает в балетной школе. В прошлом она балерина. Но из-за трагической случайности ее карьера оборвалась на самом пике. Она стала преподавать и моя дочь — ее любимая ученица. Сестра по старым связям часто помогает в карьере дочери, выбивает ей хорошие места. А Зорька грезит балетом, все свободное время тренировкам посвящает.
За столько лет плотного, практически ежедневного общения они стали подругами. Дочь приходила домой счастливая, без остановки рассказывала о своих успехах. Она многим со мной делилась, я старалась проводить с Зорькой как можно больше времени, и дочь всегда шла на контакт. Рассказывала про школу, друзей, если случались конфликты, советовалась со мной и отцом. А как оказалось по факту, она лицемерила, покрывая их.
Выхожу в ванную с дочкой. Вся семейка закрылась на кухне и тихо переговариваются. По обрывкам фраз понимаю — перемывают мне кости. Стараюсь не слушать. Включаю воду. Аришка… все внимание ей.
Когда выхожу из ванной комнаты, натыкаюсь на мать. Она явно меня поджидает.
— Покормила, красавицу, — слащаво улыбается.
— Да, — хочу пройти мимо нее.
— Даже не дала на внучку полюбоваться, — кряхтит наигранно-обиженно.
— Отстань, — нет сил вступать с ней в бессмысленный разговор. Свою позицию она озвучила. Они все.
— Лер, доченька, — протягивает руку, касается моего плеча. Сбрасываю ее руку. — Ох, какой характер тяжелый, — качает головой. — Я хотела сказать…
— Лучше ничего не говори, — грубо обрываю.
— Тебя, естественно, никто не выгоняет, не подумай, — все равно продолжает, идет за мной следом, — Ты отдохни, успокойся, и к себе езжай. Негоже мужа дочери лишать. Ромочка ждет вас. Места себе не находит.
Хочется крикнуть: «Что вы все несете! Неужели не понимаете! Хватит! Мне так больно!».
Только меня никто не услышит. В один миг моя семья, мои родные стали чужими… нет хуже… врагами… Которые подобно до изощренных палачей, истязают меня с профессиональным знанием дела.
— Пусть его Алена успокоит. У нее эти годы это отлично получалось, — меня передергивает от омерзения.
— Дочь, у меня сердце болит, глядя, как ты все рушишь, — демонстративно руку на сердце себе кладет.
— Не переживай, я тут не останусь.
— А куда пойдешь? — прищуривается.
— Разберусь.