Измена. Вторая семья мужа

Багирова Александра

— Не прибили бы тебя. Там наследство. В психушку бы отправили. Тебе какая разница, где влачить свое существование? Ты жизни радоваться не умеешь и так, — пожимает плечами. — А папку бы бабушка приструнила быстро, к ноге скомандовала и все.

Я понимаю, что она повторяет слова Ларисы. Но самое жутко, что они находят отклик в черной душе Зори.

— А тебе бы отсыпали долю, и ты смогла бы жить припеваючи, да? — мои слова горчат на языке.

— Толку об этом говорить. Ты все испортила. И папаша за тебя, хоть ведь понятно,

что и тебе этот шелудивый пес не нужен.

— Не смей так об отце говорить! — едва сдерживаюсь, чтобы не дать ей пощечину. Руки так и чешутся.

— А то что?! — нагло на меня смотрит. — Мам, заканчивай этот цирк. Живи как хочешь. Дай мне долю наследства, и я дальше сама разберусь.

— Ты решила, что взрослая? Что самая хитрая и расчетливая. Увы, Зорь, на данный момент мы с отцом решаем твою судьбу.

— В смысле? — ее нижняя губа дергается.

— О свободе можешь на время забыть. Если хватило смелости принимать такие решения, имей смелость за них ответить, — когда озвучиваю, понимаю, что у меня нет ни капли сомнений.

Да, нам еще предстоит принять окончательное решение с Ромой, но предварительно уже все решено.

Во мне все еще теплится надежда, что наказание и психологи смогут изменить Зорино жуткое восприятие мира… но эта надежда с каждой минутой, проведенной рядом с дочерью, все тоньше.

— Вы не посмеете! Я ваша дочь! И вы не можете меня запереть! Можем обговорить. Я исправлюсь, — в ее глазах появляется панический ужас.

— У тебя будет много времени для исправления в специализированных стенах.

— Мам! — вскакивает и подбегает ко мне. — Я буду такой как раньше, помнишь? Тебе нравилось? Будем болтать, ходить по магазинам.

— Будешь притворяться, как все эти годы, — делаю глубокий вдох, и едва не задыхаюсь от гнилого лицемерия родной дочери.

Эта рана никогда не затянется.

— Раскрой глаза! Ты не в розовом мире живешь! Все люди притворяются! Это норма.

— Откуда в тебе это?! — меня передергивает.

— Я просто рано поняла, какими способами можно достигнуть целей. Я способная. Я гений и талант. И ты не имеешь права лишать меня балета и нормальной жизни. Только не ты, — кривится, словно перед ней нечто низменное, недостойное ее, — И не псина-папаша.

— За эти слова наказание будет строже. И про балет можешь забыть, — говорю стальным голосом.

В этот момент дико обидно за Рому становится. Он был отличным отцом, пылинки с нее сдувал.

— Нет! Мама! Одумайся! Я талантлива, меня ждет большая сцена! Я буду звездой! — кричит и со всей силы хватает меня за руку.

— В трудовом лагере будешь.

Игорь помог найти хорошую колонию для трудных подростков, там работают профессионалы своего дела. Надо признать, что оставлять ее на свободе опасно.

— Что узнала про наследство и теперь никто не нужен? Нос кверху задрала? Ты еще уже! Правильную из себя строишь, а с родной

дочерью так! — орет не своим голосом.

— Наследство я решила отдать на благотворительность. А с тобой, Зорь, на этом прощаемся, — направляюсь к выходу.

— Врешь! Ты не могла так поступить! — тянется к моему горлу.

В комнату заходит охранник, он держит брыкающуюся Зорю, а я не оборачиваясь выхожу. Стараюсь не слышать те жуткие слова, что летят в мою сторону. А в сознании дребезги разбиваются воспоминания об идеальной и милой дочери Зоряне.

Глава 86

Роман

— Заждались уже! Сейчас будем ням-ням, — Дима насыпает корм в мисочки для котов. — Кс… кссс

Рома помогает парню. Досыпает лакомство в другие миски. Кормить бездомных котов и собак — это их традиция. Она возникла пару лет назад, когда Рома забирал мальчика из детского сада. Ребенок увидел мяукающих у подъезда котов и отнес им две конфеты, бережно спрятанные в маленьком детском рюкзачке.

— Что ты делаешь? — спросил тогда Рома.

— Они хотят кушать. Я дам им свои любимые конфеты, пусть улыбнуться, им ведь грустно.

— Дим, они не едят конфеты. Мы им купим кошачьей еды.

Тогда они вместе купили корм и кормили котов, наблюдая, как бродяжки уплетают лакомство. С тех пор мальчик всегда просил покормить котов и собак. Никто кроме Ромы с Димой подобным не занимался, Надежда и Матвей называли это идиоизмом, Алена просто отмахивалась.

Иногда… в те светлые времена, когда Лера еще была рядом, она с удовольствием составляла им компанию.

— А вот тот котик похож на нас с тобой, — малыш показывает пальцев на кота, которого отогнали сородичи и он жалобно смотрит, на пиршество хвостатых со стороны. Серый, облезлый, худущий, с огромными жалобными глазами.

— Почему? — спрашивает Рома, а у самого горло сдавливает.

— Его не понимают и прогоняют, — вздыхает Дима и направляется к коту, чтобы персонально насыпать ему угощений. — Кс… кссс… смотри что у меня есть… такая вкусняшка… Не расстраивайся, ты скоро помиришься с друзьями, — малыш продолжает свой разговор с котом.

Слова Димы окунают Романа в недавние воспоминания, как он стоял в стороне и смотрел на выписку Леры. Тогда он действительно был тем самым котом… или привычнее псом… только он изгнан за дело. И прощения не заслуживает.

Но он не мог отказать себе в маленькой слабости — увидеть Леру издали. Он так истосковался по своему свету. Без нее тьма сгущается, а сердце продолжает жалобно стонать от любви.

Роман жадно вглядывался в ее черты, ловил каждый жест, ее улыбку… адресованную не ему. Как она обнималась со стоматологом, он знает, что это ее брат. Но Роме больно, что он не может разделить этот миг с женой. Зато это смог сделать вездесущий Калиновский.