Измена. Вторая семья мужа

Багирова Александра

Я молчу. Долго. Позволяю правде осесть во мне. Впитываю боль и реальность, о которой понятия не имела. Ощущаю каждый натянутый нерв в теле. Продолжаю сидеть неподвижно.

Муж поднимает голову и смотрит на меня глазами, той самой побитой собаки из детства. Она в нем живет, и никуда не ушла. Но только в данный момент я это вижу.

— Почему я слышу это сейчас? — это первые слова, которые произношу с момента его исповеди. Они глухие, пропитаны отравой правды, очень горьки на вкус.

— Я так хотел оградить тебя от боли, от предательства. Лерочка, я так хотел, чтобы ты была счастлива, — протягивает ко мне дрожащую руку, но так и не решается прикоснуться.

— А имел

ли ты право выбирать за меня? — все еще не могу пошевелиться. Правда опутала, но вот это состояние памятника, позволяет сохранять видимость спокойствия.

— Ты — мое сокровище, и я оберегал как мог, — он тоже измучен правдой. Он разрешает себе быть самим собой, уязвимым, ранимым, искалеченным.

Я читаю в его глаза, сколько для него значу… Только правда меняет и меня, бесповоротно, необратимо.

— Ром, — горло дерет. Очень сложно даются слова, — Ты знаешь обо мне все, вплоть до маленько шрама на правой стопе, при каких обстоятельствах я его получила. Я делилась и рассказывала абсолютно все, я была открытой книгой. Потому что раскрывая душу, люди становятся ближе. А получается, все эти годы ты был закрыт. Ты не счел нужным рассказать мне о своем детстве. Открыться. Довериться… ты жил наедине со своей болью, но не желал разделить ее со мной. А ведь это не просто слова: «и в горе и в радости»… Я понимаю, тебе было тяжело об этом говорить, вспоминать, возможно, стыдно. Но ведь родные люди для того и есть, чтобы преодолевать все вместе.

— Я был недостоин тебя… всегда… Но я не знал, как жить без тебя, свет мой, — его слова — это стон отчаяния.

— Откуда ты знаешь, достоин или нет? Я выбрала тебя, сказала: «Да», любила и главное — была открыта. Только взаимности не было, в ответ, ты надел маску и наглухо закрыл двери своей души. Ты решил, что я цветок в оранжерее, за которым надо ухаживать. Но дал ли ты мне выбор? Любовь — это откровенность, доверие. А за столько лет ты мне так и не доверился, Ром. Ты один сражался с врагами, со своими демонами, с проблемами, но ты никогда не задумывался, что мы могли стоять бок о бок как семья, вместе преодолевать невзгоды. Почему ты решил за меня, что я не выдержу правды? Что многолетнее вранье и недомолвки лучше? Что спать с моей сестрой правильнее? Или я в твоих глазах настолько жалкая и слабая? Почему ты все решал за меня? Потому что почувствовал себя мужчиной в нашей семье? Отлично… Но ты не позволил мне стать для тебя поддержкой. Ты самолично определил мою судьбу и участь. Так по-твоему выглядит любовь?

— Избавить любимую от страданий. Отгородить… Не окунать в грязь.

— Я в грязи, Ром. Боль и правда все равно пришли. Ты ведь понимал, к чему это приведет рано или поздно.

— Да… я знал, что недостоин тебя… Лелеял каждый миг нашего счастья.

— Ты сам так решил. Снова не спросив меня. Думаешь, меня страшат бандиты, которых наняла Алена? Меня страшит то, что ты предпочел прыгнуть к ней в постель, но не сказать мне правду. Ты смотрел, как Алена фальшиво мне улыбается и играет роль любящей сестры Ты снова молчал поддерживая эту иллюзии. Ты позволил любимой женщине жить во лжи. Допустил, чтобы Зоря покрывала эту грязь, лишь бы я не узнала. Заслуживала ли я этого? Хотела ли? Я не говорю, что узнай я правду, мы бы победили… но мы бы прошли через это вместе, как настоящая семья. Или ты был неуверен так во мне? Так не доверял? Тогда о какой семье речь? Семья не строиться на лжи…

— Я оберегал наше счастье. Я не хотел для тебя боли. И потом с каждым годом признаться было все сложнее… я так боялся тебя потерять…

— Ты придумал образ меня, ты с ним жил, Ром, увы, не со мной… Если бы видел меня настоящую, то знал бы, что я бы сама в кого

хочешь зубами вцепилась за свою семью и за тебя тоже. Но ты все решил за нас… Я понимаю, через что ты прошел, чувствую твой ад, те поступки… я их ценю, благодарна… Но даже не измена, а молчание… этого я не смогу никогда принять. Не смогу переступить… Ты не знал как правильно, у тебя не было примера семьи, но если любишь, ты подсознательно доверяешь и раскрываешься, и люди идут навстречу друг другу, выстраивают отношения, говорят… Но ты был всегда один, ты так меня к себе и не подпустил, увы.

Глава 91

Два месяца спустя…

Алена

— Такой милый у вас карапуз, загляденье, — медсестра бережно передает сына на руки Алене.

— Ага… — она только вздыхает.

— Сегодня домой, — не унимается медсестра. Ей явно охота поговорить, а у Алены ком в горле встал, слова совсем не идут.

Она родила пять дней назад. Начались схватки, она сама вызвала скорую, сама платила врачам, из своих сбережений. Последние два месяца все сама… Она учится жить по иному. Выходит плохо, мысли подобно червякам копошатся в голове, лишая ее последних капель душевного равновесия.

Она продала свои украшения. Кое-что из техники, чтобы были деньги на первое время. Еще надо было заплатить круглую сумму за мать. Надежду она определила в дом престарелых со специальным уходом.

Это было то еще испытание. Мать кричала, сыпала проклятиями, угрожала, укусила мед работника. Но другого выхода Алена не видела. Правильно сказал Рома, пока мать в таком состоянии, она сделать ничего не может. А ее угрозы лишь пустой звук.

Часть денег дала Лера на лекарства на первое время. Они не виделись. Изредка общались по телефону. Лера была отстраненной и вежливой. Словно чужая…

Это было больно. Наверно до конца только сейчас она поняла, насколько дорога и близка была сестра. Ведь даже ненавидя, Алена с радостью приходила в их дом, она привыкла, что по первому зову сестра бежит на выручку…

Что она натворила?!

— Лер, я же сама про аварию не так давно узнала… Глаза открылись…

— Я понимаю тебя. Ты многое пережила… Вениамин, — сестра говорит ровным голосом. — Но разрушенного не восстановишь. Зла я тебе не желаю.

Изменилась Лера, голос уверенный, холодный.

Между ними выросла стена, которую не преодолеть.

Как теперь живет Лера? Что у них с Ромой? Она ничего не знает. Ей никто и не скажет. Она чувствует себя прокаженной.

Алена обернулась по сторонам, и не поняла, для чего жила эти годы? Сестре боль она все же причинила. Стало ли ей от этого легче? Только больнее. Она сама себя наказывала, не жила, существовала, а молодость проходила мимо.

Сын родился здоровым. И роды на удивление прошли без осложнений. На второй день приехал Рома, чтобы взять анализ ДНК. Пусть берет, это его сын, Алена в этом уверена.

С Ромой она тоже изредка общалась, он был еще холоднее Леры. Дима так и живет с ним. Отец Алены погряз в новой семье, и если раньше с удовольствием проводил время с внуком, то теперь будто забыл о существовании Димы. Матвей и от Алены отдалился. Она осталась совсем одна с грудным ребенком на руках…

Алена смотрит на меленький комочек. Сначала она и взглянуть боялась, не хотела, а потом малыш протянул к ней крохотные ручки, и что-то в ее душе дрогнуло, захотелось взять на руки, обнять, защитить. Нечто новое, неизведанное защемило в груди. Вместе с болью и раскаянием поселился маленький светлый лучик и он согревал, дарил призрачную надежду, что не все еще потеряно.