Измена. Я только твоя. Лирическое начало

Соль Мари

Мы разлепились, смеясь. Я вынул ладони из лифчика. Ты перестала массировать пах.

Кажется, не было в мире той силы, что могла отвернуть от тебя, моё сердце, мой разум. Я весь был тебе предназначен! Пленён твоим голосом, взглядом, твоей красотой. Ты была моей маленькой Музой, Богиней, которой я посвящал каждый вздох.

И ещё до того, как к ногам полетели букеты. До того, как твоё благозвучное имя блистало на вывесках и на столбах. До того, как поклонники стали тебя ассоциировать с Анной Карениной. У тебя появился фанат.

Это я. Я фанател от тебя бесконечно! Я наслаждался тобой, моей юной актрисой. Я хотел, чтобы ты покорила Олимп, сам не зная ещё, каким оглушительным звоном внутри отзовётся его высота.

Глава 9. Аня

В новогоднюю ночь я сбежала из дома. И не я одна! Мама с Анжелкой кутили в каком-то ночном заведении. А бабушка вышла «к подруге за хлебом», да так и осталась до самого вечера. Предоставленная сама себе, я нарядилась. Выбрала в этот раз платье. Нацарапала несколько слов на листочке:

«Увидимся в новом году. Аня».

И спустилась по лестнице. Платье струилось вдоль бёдер. Ботфорты, которые я прикупила, идеально смотрелись с нарядом. Волосы были волнистые. Я всю ночь проспала в бигудях!

Когда ты увидел меня, когда восхищённо вздохнул, стоя у той самой лавочки, где когда-то спала моя мать, то я ощутила себя настоящей принцессой. Расправила плечи, вручила пакет с провиантом. В нём были икра, колбаса, сыр и творожная масса. Мы шли не с пустыми руками. Как взрослые! В гости к друзьям.

Погода была идеальная. Мир, захваченный снегом, таил в себе что-то волшебное. Всё будто замерло, небо застыло, холодным шатром накрывая дома. А в окнах сияли гирлянды! Мы тоже поставили ёлку. Мы с бабушкой. Мама была безразлична к традициям. И мы нарядили её на свой лад. Бабуля сидела на кресле, в очках. Доставала шары из коробки. И каждый такой, заключал в себе память.

– Вот этот уже самый старый, - она протянула стеклянный грибок. Шапочка треснула, но не разбилась.

– Твоя мать уронила его как-то раз, - сказала бабуля.

Я нашла ему место по центру, рядом с мишкой и гномиком.

– А вот этот, - бабуля вздохнула, - Это дед твой ещё раздобыл, на фабрике ёлочных украшений. Настоящий! Ручная работа.

Я взяла этот шар. Он едва умещался в ладони и был слишком велик для искусственной ёлки. Кроме рисунка на нём была надпись: «Моей дорогой супруге, Маргоше. 1965 год».

– Ого! – восхитилась я датой.

– Это год, когда мы поженились, - ответила бабушка и на лице отразилась печаль.

Я часто думала, как это – сильно любить? Чтобы после кончины любимого мужа остаться вдовой, и хранить эту светлую память до конца своих дней, и мечтать, что однажды увидишься с ним, после смерти. Или любви предпочесть разнообразие! И, меняя мужчин, как перчатки, не давать ни единого шанса тому, кто тебя полюбил. Так вела себя мама…

У Женьки в квартире была настоящая

ель. Он притащил её из лесу! Нарушил закон.

– Маааленькой ёёёлочке холодно зимой! – напевал он в своё оправдание, - Иииз лесу ёёёёлочку взяли мы домой!

А мы с девчонками наряжали её, как могли. Лёля с собой принесла украшения странного вида.

– Это что за народное творчество? – съязвила Ника, беря у неё из пакета поделки. Там были гирлянды, снежинки, картонные звёзды и шишки.

– Это детишки мне подарили, - ответила Лёля. Она собиралась пойти в детский сад с января. Место нянечки освободилось. И мечта копошиться с чужими детьми, за неимением собственных, маячила на горизонте.

Ника купила набор украшений, из тех, что не терпят соседства. Украшенный блёстками зимний дуэт из шаров и сосулек, банты вместо дождика красного цвета. Я притащила «утиль» в стиле ретро. Стеклянные капельки, снег из цветной мишуры, медведи из дерева. Всё это чудо взяла за бесценок на барахолке. И теперь разномастный набор украшений превратил нашу ель в очумелого фрика из мира деревьев.

Самые главные споры возникли по поводу того, чем украсить макушку нарядного дерева.

– Звезда – это классика! – говорила я.

У Лёльки был шпиль.

– Это что за фиговина? Из пластилина? – скривилась Вероника.

– Это папье-маше, дура! – ответила Лёля.

– Это каменный век! – Ника достала огромный, разлапистый бант и отодвинула Лёльку.

Мы долго спорили, чем нарядить. Какой завершающий штрих предпочесть. Пока в зал не вошёл «добрый молодец». Женька хихикнул, достал из кармана какую-то вещь. И, подойдя, водрузил на макушку. Оказалось, трусы! И не просто трусы, а мужские. Притом ярко-алого цвета.

– Что это? – взвизгнула Лёлька.

– Жень, ты с ума сошёл? – Ника нахмурилась.

– Ты хоть стирал их? – добавила я.

– Обижаешь! В новый год во всём новом! Слыхала? – насупился Женька, и отобрал табурет. Из нас троих достать до макушки без табурета не смог бы никто, - Красный цвет, между прочим, к деньгам, - добавил он многозначительно, прежде чем выйти.

Магнитофон перематывал ленту. Стол наполнялся закусками. Лёлька, хозяйка от Бога, настругала салатов. Оливье и мимозу, селёдку под шубой и морковь с чесноком. Ника варила картошку, в духовке томились куриные бёдрышки.

Парни хватали нарезку, вынуждая меня подрезать. Они напомнили мне желторотых и вечно голодных юнцов, стайки которых атаковали меня в супермаркете. И дегустировать после такого налёта было нечего! Приходилось идти за «добавкой».

По телику шёл «Голубой огонёк», во дворе поджигали петарды. Картошка вскипела, и Лёлька достала «картофельный пресс».

– Давилка! – исправила Ника.

– Толкушка, - добавила я.

– У нас будет картошка в депрессии, - Вероника взяла сигарету.

– Форточку шире открой! – тут же вскрикнула Лёлька.