Измена. Я только твоя. Лирическое начало
Шрифт:
– Я посмотрю на тебя в тридцать пять. Будешь ли ты считать себя старой? – мудро ответила Лёля.
Я обнимал тебя левой рукой. Ты обмякла, лицом улеглась мне на грудь. Я убрал твои волосы за ухо. Чмокнул в макушку. И всё тот же навязчивый розовый запах коснулся ноздрей.
Глава 27. Аня
Лето было в разгаре, жаркий полдень сушил обезлюдевший город, зной тяжёлыми волнами лился с небес. И вечера коротали в кафешке неподалёку. На свежем воздухе было приятнее
– Ну, ты, конечно, исполнила! – усмехался твой друг. Гамадрил с повадками театрала.
– Ань, а что стало с голубкой? – поинтересовалась Лёлька, самая сердобольная из нас.
– Улетела, - предположила я. Ведь о судьбе голубя мне было ничего неизвестно.
«Дитя порока» давали еженедельно, по пятницам. Пока интерес не упал! А далее шла репетиция роли Ирины. Сперанский взялся обыгрывать классику, и ставил «Трёх сестёр». Из которых я была самой младшей и взбалмошной.
Я пропадала в театре, параллельно училась. Мама и бабушка диву давались! Бабуля пришла на следующий раз и привела с собой всех медсестёр отделения. А мать больше не приходила…
Чем более я уставала, тем приятнее было сидеть и «кормить комаров». Как выражалась Вероника. Она отбросила злобу и теперь выясняла, как звали парня, игравшего Дмитрия.
– Вообще, он Антоха, - ответила я.
– Антон, Антон, - повторила она с гундосым акцентом.
– Гандон! – брякнул Жека.
Ты рассмеялся в ответ. А я посмотрела с упрёком.
Вечер был в самом разгаре. Взяли пивка. Я тянула из трубочки. Светлое, женское. Ты разрешал! Музыка стала чуть громче. Что-то блатное лилось из машины, что встала неподалёку от нас. Но мы продолжали смеяться и пить.
– Ну, короче, - продолжила Ника, - Как он целуется?
Я с шумом втянула носом воздух. Вот же дрянь! Ну, а ты? Навострил уши.
– Да, так себе, средненько, - фыркнула я, чтобы польстить тебе. Ведь целовался Антоха зачётно!
– Зато фамилия у него крутая, - заметила Ника, - Войцехович, дворянская!
– Волецкевич, - поправила я.
Вероника кивнула. Она пила крепкое, и потому была в зюзю.
– Войцеховский мне больше нравится, - вздохнула томно.
Ты резко поднялся и вышел. Я посидела, глядя, как ты удаляешься. Туалет был в другой стороне. И мне ничего не оставалось, как отправиться следом…
Я нашла тебя курящим за деревом. Хотя мы вместе решили бросить курить! Ты потушил сигарету.
– Поделишься? – спросила я, указав взглядом на пачку. Но это слово касалось другого.
Ты спрятал свои сигареты, не дав ни одной.
– Чё я там, как придурок сижу? – спросил, сунув руки в карманы.
Я сцепила свои на груди:
– А ты сиди, как умный.
Ты усмехнулся:
– Как ты?
Я пыталась понять, в чём меня обвиняют. Ты смотрел, как чужой человек!
– У тебя других тем нет,
– А ты не слушай! – предложила я.
Ты запрокинул лицо, шумно выдохнул воздух:
– Думаешь, мне легко видеть, как вы с ним сосётесь на сцене?
– Что? – удивлённо откликнулась я, - Так ты не смотри!
– Не могу! – ты почти прокричал.
Мы замкнулись. Каждый в своём.
– Ты ведёшь себя глупо, - озвучила я, наконец.
Но ты не остыл:
– Это ты зазвездилась!
И тут меня накрыло язвительным гневом.
– С чего бы? – хмыкнула я.
– Вот и я не пойму, с чего, - с пренебрежением выдохнул ты.
Я поражённо застыла. Услышать такое в свой адрес – был удар ниже пояса. Это у мужчин. А у женщины – в грудь. Ты ударил меня в тот момент! Не коснувшись, ударил…
– Знаешь, что? А я поняла, - я взяла себя в руки, - Ты просто завидуешь мне! Ты не можешь смириться. Мой успех раздражает тебя! Вот если бы я была лузером, было бы проще…
– Успех, бл*дь, - услышала я. И прикусила губу от досады.
– Да, успех, представляешь? – съязвила.
Ты посмотрел на меня:
– Как ты кастинг прошла этот грёбаный?
Я сглотнула:
– Ты на что намекаешь?
– А с чего бы он выбрал тебя? – процедил ты сквозь зубы.
Чем просто лишил меня дара речи. Я впервые услышала это. Такой откровенный наезд!
Я упёрла ладони в бока:
– Да потому, что я очень талантлива! Такой ответ тебе трудно признать?
Ты поддержал:
– И талантлива тоже.
– К чему ты клонишь? – я почти прошипела. Я хотела тебя укусить! Уязвить. Достучаться.
– К тому, что я знаю не всё, - сказал ты загадочным тоном.
– А чего ты не знаешь? – ответила я.
И ты перешёл в «наступление»:
– А ничего я не знаю! О твоём этом театре. Об этом сраном твоём режиссёре!
Я защищалась. Я делала всё, что могла! Нащупала слабое место…
– Может быть, если бы ты меньше копался в машинках, и больше интересовался искусством…
– Я мужик, а не пид*р! – выдохнул ты.
Я покривилась. Но и тут не осталась в долгу:
– Тоха тоже мужик!
– сказала с улыбочкой.
Ты запыхтел, словно бык:
– Так значит, проверила всё-таки?
Голос твой обжигал.
– Замолчи! – предупредила я «выстрелом в воздух».
– А с этой… Спирохетой ты тоже спала? – обозвал ты Сперанского. Коверкать фамилии было у вас с Вероникой одно на двоих.
Я не могла говорить. Я смотрела убийственным взглядом. Призывая тебя замолчать…
– Тогда популярность тебе обеспечена, - рассмеялся ты собственной шутке. Довольно плоской, бессмысленной и бесполезной.
– Ты просто жалок, - ответила фразой, вложив в неё столько презрения, на сколько могла «раскошелиться» в тот злополучный момент.