Измена. Знаем всех поименно
Шрифт:
К тому же эти слова часто употреблялись ими совсем не в национальном смысле. Так, Пушкин писал: «Читал стихи и прозу Кюхельбекера, — что за чудак. Только в его голову могла войти жидовская мысль воспевать Грецию, где все дышит мифологией и героизмом, — славянорусскими стихами». Как известно, Кюхельбекер вовсе не еврей. Здесь слово «жидовский» означает «идущий вразрез с общепринятыми взглядами, представлениями». Или вот:
Оставь Петрополь и заботы. Лети в счастливый городок. Зайди к жиду Золотореву, В его всем общий уголок.Едва ли человек по фамилии Золотарев — еврей. Пушкин знавал четырех Золотаревых: Алексея Михайловича, Ивана Федоровича, Василия
В советское время не только слово «жид», но и «еврей», и всякое негативное упоминание о евреях стали преследовать и решительно изгонять даже из произведений русских классиков.
В 1897 году Чехов записал в дневнике:
«Такие писатели, как Н. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха ( так как наши критики почти все евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящих в русском человеке ни больше, ни меньше, как скучного инородца). У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский, и Гоголь уже не смешит ее». (Собр. соч.: В 30 т. М., Наука. 1980. Т. 17. С. 224). Можно спорить с таким взглядом классика, но наши литературоведы, те же критики и издатели на протяжении долгих лет просто выбрасывали строки, что взяты в скобки и подчеркнуты.
А что на протяжении десятилетий они вытворяли с Блоком! Например, в его известном синем восьмитомнике приводится такая дневниковая запись поэта, сделанная 27 июля 1917 года: «История идет, что-то творится; а… они приспосабливаются, чтобы не творить…» Что за чушь? Кто приспосабливается? Опять вырван кусок! И сделал это литературовед Шапиро, проживший всю жизнь под красивым псевдонимом Владимир Орлов. На самом деле, у Блока так: « История идет, что-то творится (в смысле созидается — В. Б.); а жидки — жидками: упористо и умело, неустанно нюхая воздух, они приспосабливаются, чтобы не творить (то есть, так как — сами лишены творчества; творчество — вот грех для еврея)». Да ведь это точно о недавнем окружении Ельцина на все буквы алфавита от Авена до Ясина! Уж мы нагляделись за эти годы, как они, нюхая воздух, упористо и умело болтая о возрождения России, приспосабливались к тому, чтобы не созидать, а разрушать экономику, нравственность, наш образ жизни.
И я хорошо понимаю людей, по образцу которых сам никогда не сумею и не захочу поступить и которые поступают так: слыша за спиной эти неотступные дробные шажки — обернуться, размахнуться и дать в зубы… Вот генерал Макашов и размахнулся, и дал. И великий Блок его хорошо понимает. Так что если вам, господин министр, вздумается посадить генерала на скамью подсудимых, то не забудьте посадить рядом Чехова, друга Левитана, и Блока, почитателя Гейне.
Да уж заодно не забудьте и Куприна, автора «Гамбринуса», который писал Ф. Д. Батюшкову еще в 1909 году, в пору «черты оседлости» и прочих кошмаров: «Все мы, лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом-самом хвосте), давно уж бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской повышенной чувствительности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь. Ужасно то, что все мы осознаем это, но в сто раз ужасней, что мы об этом только шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух сказать никогда не решимся. Можно печатно иносказательно обругать царя и даже Бога, но попробуй-ка еврея! Ого-го! Какой визг поднимется среди этих фармацевтов, зубных врачей, докторов и особенно громко
«Мы, русские, уж так созданы нашим Богом, — продолжал Куприн, — что умеем болеть чужой болью, как своей… Тверже, чем в мой завтрашний день, верю в великое мировое загадочное предназначение моей страны, и в числе всех других ее милых, глупых, грубых, святых и цельных черт — горячо люблю ее за безграничную христианскую душу. Но я хочу, чтобы евреи были изъяты из ее материнских забот…» Думаю, что Куприн, конечно, имел в виду не всех, ну не таких же, хотя бы, как герой его «Гамбринуса», но по отношению к таким, как любимые ельцинские вице-премьеры да министры, советники да помощники, Чубайсы да Немцовы, — по отношению к этим оводам, загнавших Россию в болото, мысль писателя изъять их из материнских забот Родины, представляется мне недостаточной.
Если бы вы, министр, были честным и смелым человеком, то давно бы увидели, поняли и объявили: никто столько не сделал для раздувания межнациональной вражды, как сам Ельцин. Это он постарался поссорить Россию и Украину, с кровью оторвав у русского народа Крым. Это он три года молча смотрел пьяными глазами, как чеченские националисты глумятся над русскими, а потом, не умея и не желая найти мирное решение проблемы, бросил на Чечню неподготовленные русские полки во главе с кучкой малограмотных бездарных вояк: Грачева, Куликова, Степашина… Река крови на долгие десятилетия разделила русских и чеченцев… Это он не пошевелил пальцем, чтобы защитить и поддержать русских в бывших республиках Союза, где их превратили в людей второго сорта, и тем самым провоцировал дальнейшее глумление над ними и, естественно, взаимную вражду народов.
Особые заслуги у Ельцина в раздувании антисемитизма. Он окружил себя отбросами еврейской нации — людьми злобными и невежественными, бездарными и наглыми, хищными и беспощадными. Они и без того вызывали отвращение. Навязанный Западом «курс реформ» был чужд России и вел только в болото, а ельцинские выдвиженцы умели только болтать и разрушать, их руками Ельцин выполнял самые грязные и подлые дела — вроде приватизации. И народ возненавидел их люто. Этого русофоба и антисемита, проклинаемого всей страной, вы и обязаны, господин Крашенинников, привлечь к ответственности. Но вы этого не сделаете, ибо вы — трус и раб.
Москва 1998
Харяограф
Вы обратили внимание? Гайдар разбушевался. Да как!.. Недавно на каком-то демократическом симпозиуме, коллоквиуме, саммите или сходке забрался на трибуну или на ящик из-под пива и все ахнули: лицо бледно-зеленое, пудовые щеки трясутся, шесть волосиков на темечке — дыбом, стеклянный взгляд уперся в какую-то невидимую ненавистную точку, пальчики-сардельки нервно шевелятся, с носа капает… Ужас! Последний день Помпеи… И начал он речь. О том, конечно, что вот когда он возглавлял правительство и проводил свои мудрые реформы, Россия процветала, народ ликовал, мировая демократия не могла на нас налюбоваться и без конца слала свои бескорыстные транши, а вот теперь, когда Ельцин в страхе и отчаянии призвал в правительство одного бывшего, как сам он, кандидата в члены Политбюро и одного члена коммунистической фракции Думы, теперь великие труды Гайдара и гайдарьянцев идут прахом, мировая демократия скорбит, траншей не шлет, народ начал негодовать и скоро страна погибнет.
А закончил оратор так: «Из-под красных знамен КПРФ все чаще вылезает коричневая морда!» О, что тут началось!..
Вся сходка завизжала от восторга. Как обобщенно сказал классик:
Кричали женщины «ура!» И в воздух чепчики бросали.Мелькнули чепчик Эллы Памфиловой, туфелька Екатерины Лаховой, очки Ирины Хакамады и бюстгальтер Валерии Новодворской. И понять это ликование можно. Ведь как емко сказано! Какая пронзительная образность! Сразу видно, что гены у оратора не какие-нибудь, а именно писательские: «коричневая морда»… Этому может позавидовать даже известный сын юриста.