Измена
Шрифт:
Акулов застает меня в офисе в подавленном состоянии. Когда секретарь докладывает о встрече, не комментирую, тупо встаю и иду в переговорную, по дороге беру пиджак, закидывая на плечо, будто собираюсь после разговора уйти в неизвестном направлении.
В конце концом, может и правда мое самонадеянное вторжение было прихотью, и Дина была бы счастлива с «соплежуем»?
Только нихуя не дает покоя мысль, какого же она тогда изменила, если так счастлива?! Чтобы что, блядь?!
Макс, в приподнятом настроении сообщает о том, что похоже, что в нашем "бракоразводном
Про себя думаю, может случилось озарение и «Туалетный утенок» наконец-то осознал, что юриспруденция не его стезя?
А может Акулов, чертов маг, который читает некие заклинания и все к хуям разбегаются?
От хороших, казалось бы, новостей, не горячо ни холодно.
Отвечаю, что готов пойти жене на уступки, чем вызываю удивление Макса, которому еще вчера я говорил, что хуй два Ирка получит вообще что-либо. Был на эмоциях, а сейчас все будто потеряло смысл.
Я все еще не могу смириться с тем, что моя женщина не моя, а чья-то чужая.
Макс уходя сообщает, что Ирка готова подъехать завтра и все подписать без дальнейших претензий.
Когда звонит телефон, то почти сразу принимаю входящий, не посмотрев от кого, но по голосу сразу определяю сына.
Пока пацан объясняет, что сегодня останется у себя дома, ко мне не приедет, в голове мгновенно зарождаются тревожные мысли.
Спрашиваю, что случилось, молчит.
Точно знаю, что-то произошло, потому что еще с утра с полнейшим энтузиазмом мы обсуждали саму возможность его подработки у меня в компании, чтобы приходил смотрел как профи, делают «качественный продукт» на рынке IT технологий чему-то учился.
И тем более удивительно, что отказывается, он ведь так ждал и резкая смена с курса.
Набираюсь терпения, еще раз спокойно говорю:
— Сынок, я понимаю, что возможно ты не хочешь говорить…, - слышу пацан сопит носом, потом говорит:
— Мама в больнице, — когда слышу, что Дина в больнице, то кислород отказывается поступать в легкие, не могу ничего понять, В голове стучит: " так вот почему не звонила!"
Я будто сломанный еду в больницу по ориентирам.
Мне так хочется сказать матери моего ребенка, что я настоящий мудак, раз думал, что она выбрала другого.
Она ведь знает, что принадлежит мне. Так много мыслей в голове, до меня яснее доходят слова Макса. Скоро я разведусь. И смогу быть с Диной. Причин отказывать мне больше нет! Точно уверен, что из больницы я ее увезу, чтобы там не было, и буду трахать всю жизнь, потому что кажется только женщину и любил в этой жизни.
Приезжаю быстро. В регистратуре выясняю необходимые данные. Вижу сына, иду в его сторону, и уже оказавшись в непосредственной близости, замечаю Утенкова, который сидит, словно побитая собака, обхватив голову. Пацан встает, начинает говорить, пояснять про состояние матери, прерываю его:
— Я уже все
Когда вижу, что Утенков поднимает глаза и мы наши взгляды пересекаются, совершенно очевидно, что мы оба не рады встрече, неприязнь зашкаливает.
— Теперь, наверное, я должен сказать, чтобы ты отстал от нашей семьи, — "адвокатишка" первый начинает говорить, делая шаг навстречу и держа руки в карманах. Смотрит на меня с вызовом.
— Ты что-то явно путаешь, тут твоей семьи нет, — отодвигаю сына к себе за спину, хочу снова ввалить Утенкову, чтобы перестал нести хуйню и съебался в туман. Про семью он мне говорить будет, ага, конечно: у нас сын с Диной, и если «соплежуй» рассчитывает, что мой ребенок жить с ним будет, то ни разу не угадал.
— У нас с Диной будет ребенок, — какого…блядь…хуя…слова застывают в горле
Хватаю его за ворот рубашки, резко подтягивая к себе, потому что от услышанного, я себя вообще не контролирую, толкаю его в грудь, хочу съездить ему по лицу, но слышу голос сына:
— Пап, не надо! Он нам не семья! — «пап»? он назвал меня "папой", блядь, моргаю, отталкивая Утенкова с силой, медленно отпускаю руки, поворачиваюсь, обнимаю сына до хруста костей, не могу сдержать себя, эмоции бьют через край.
Главный вопрос стучит в голове:
«О каком ребенке «соплежуй» ведет речь?!»
Поднимая голову, смотрю в потолок, не прекращая обнимать сына. Пацан назвал меня отцом…
Боюсь моргнуть, потому что не хочу, чтобы кто-то посторонний видел, насколько я расчувствовался в данный момент.
Стараюсь смотреть вверх, рассматривая идеально белый поток больницы, жду, когда скопившиеся слезы закатятся обратно, стараюсь не моргать
Утенков не продолжает конфликт, просто отходит, не желая, видимо, нагнетать, за что я ему благодарен.
В голове засели слова «адвокатишки» про ребенка.
Какой срок?
И следом мысли, да, какой бы ни был, мы с Диной точно предохранялись!
Блядь, это какой-то гребаный пиздец!
Ощущение, что мне выстрелили в голову, а в груди тяжело настолько, что невозможно вздохнуть.
Я не знаю, что и думать.
Немного прийдя в себя спрашиваю у сына не громко:
— Мама беременная? — сын смотрит в сторону, пожимает плечами неопределенно
— Если он говорит, — косится на Утенкова, который отошел на довольно приличное от нас расстояние, отойдя в конец коридора, остановившись напротив стенда с надписями, — то, наверное, знает. Я пришел, маму уже положили в другое отделение, доктор сказал, что все будет хорошо.
Еще никогда в жизни мне не было так хуево. И самый главный вопрос, в моей голове, который возникает особенно часто за последние десять минут: смогу ли я растить чужого ребенка как своего?