Измена
Шрифт:
Смогу ли полюбить его также как родного сына?
Теперь многое встает на свои места: то что Дина меня отталкивала, потому что боялась, что я не приму ее с чужим ребенком и все ее сомнения. На ум приходят какие-то цитаты, когда говорят, что если любишь, то сможешь переступить через многое.
И снова одни вопросы: готов ли я переступить?
И когда дина узнала о беременности? Сразу как вернулась? В поездке?
Не думаю, что знала в нашу последнюю встречу.
Достаю телефон и быстро набираю Дине сообщение:
«Дин,
Смотрю на экран, не знаю нужно ли еще что-то добавить, моя грудь тяжело вздымается.
Нихуя не уверен, что написал только что от чистого сердца.
Стираю.
Долгое ожидание, казалось, никогда не закончится и врач в белом халате, появившись в коридоре под конец дня, сразу подходит к Утенкову, заставляя ждать своей очереди, выдыхаю, значит ждать не долго.
Бесит, что не первому сообщают о состоянии Дины
Врач что-то говорит «соплежую», вижу сын дернулся с места, потом застывает, снова делает неуверенно шаг вперед, но затем повернувшись, смотрит на меня с немым вопросом в глазах, останавливается, уточняя:
— Ты ведь узнаешь про маму? — киваю, добавляя
— Больше тебе скажу, мы сейчас позвоним твоей бабушке и выясним сможет ли она нам помочь маму забрать сегодня, — доктор удаляется, «адвокатишка» не торопится уходить, просто тупо сидит смотрит в одну точку.
Используя свое обаяние, прошу на ресепшен позвать доктора по поводу пациентки поступившей к ним сегодня, называю фамилию. Представляюсь мужем, похер.
Я имею право знать.
Пока жду врача, набираю матери, вкратце обрисовываю картину, говорю, что мы с ее внуком в больнице, называю в какой, прошу посодействовать, если возможно.
Слова врача, который едва появился в коридоре, слушаю фоном, мозг плывет словно в густом тумане, растворяет все здравые мысли. Я так и не понял о чем говорил врач, сообщая, что операция прошла успешно. Заумные показатели, антитела, какая-то хрень про восстановление психологической составляющей здоровья пациентки, откровенно пропускаю, выдергивая из контекста, что "состояние стабильное". Ну и отлично, блядь, с этого надо было начинать.
Врач уходит, сославшись на окончание рабочего дня.
То, что потом мать договорилась, чтобы ее внука пропустили к Дине было настоящим чудом: из разговора понял, что мать уточнила, что у пациентки краснуха, сын в юности переболел, значит опасности нет, можно пройти в палату. Мать ни слова не говорит про беременность, что странно.
Спускается медсестра, уводит с собой сына в палату к Дине, предварительно надевая на него бахилы, которые принесла с собой и достала из кармана медицинского халата.
Сам какое-то время стою около стойки регистрации, затем, делая над собой усилие, иду к Утенкову.
Понимаю, что все может закончиться мордобоем, только меня это не останавливает.
Медленно,
Хули, надо теперь признать, что он не посторонний человек в жизни матери моего ребенка. Голова раскалывается от пробивающихся потока мыслей. Перед глазами пелена.
Сидим с Утенковым какое — то время молчим.
Первый начинаю:
— Береги ее, — Утенков не реагирует, только встает и начинает нервно расхаживать туда сюда, держа руки в карманах.
У него есть причины со мной не разговаривать, да и мне откровенно похуй на его слова, комментариев и не жду.
В глубине души я знал, что Дина не моя, что я по сути хотел забрать ее у него, но не вышло. Беременность, блядь! Это должен был быть мой ребенок как минимум!
События этого дня откровенно размазали. Чувствую себя на грани. И грань эта тонка, она будто истончается, словно масло, которое долго размазывают по ломтю хлеба.
Я собираюсь с мыслями потому что понимаю, что собираюсь произнести самые сложные слова в своей жизни.
— Хочу сказать, что до того, как я узнал, что у вас общий ребенок, у меня имелось в арсенале один миллион способов как забрать ее у тебя, и поверь она бы оказалась снова в моей постели, — Утенков перестает ходить, но я даже не смотрю на него, продолжая, — скажу больше, я абсолютно уверен, что между мной и Диной откровенно искрит стоит ей оказаться наедине со мной в любом месте и любое время, просто поверь мне, я точно знаю, и другого слова кроме того, что это и есть любовь, мне на ум не приходит, -
— Только сегодня все изменилось, я узнал, что у вас будет общий ребенок и я ничего не могу сделать, — Утенков смотрит в пол, нервничает, в то время как я продолжаю:
— Я бы очень многое отдал, чтобы этот ребенок оказался моим, только точно знаю что это не так, — мы встречаемся взглядами, мечем в друга острые стрелы ненависти, — поднимаюсь, потому что не хочу чтобы «адвокатишка» смотрел на меня сверху, поравнявшись с ним в росте, добавляю:
— С этого дня я не буду вмешиваться, просто сделай ее счастливой, обидишь ее, — делаю паузу, и намеренно с выражением произношу, — Я. Тебя. Убью, — с трудом заставляю выдавить из себя последние слова, но все же произношу их, зная, что с этого самого момента, все самое сложное позади.
Теперь можно идти и ждать сына.
Делаю шаг, затем останавливаюсь, не поворачиваясь, говорю:
— Когда поженитесь, пусть у нее будет самое красивое белое платье невесты, я думаю она мечтает об этом с тех пор как приехала из роддома в дом родителей, держа на руках моего сына, — Утенков ничего не отвечает, а я молча иду к выходу, острые копья раздирают внутренности в хлам.
Хочу выжечь из своих воспоминаний события, связанные с надеждой на то, что Дина выберет меня, больше нет у меня надежды, у нее будет ребенок, и это не мой ребенок.