Измена
Шрифт:
— Итак, Таул, — веско молвил герцог, — теперь ты понимаешь, почему этой даме грозит большая опасность.
— Да, — кивнул Таул, — но еще большая опасность ждет ее при дворе.
— Знаю. Но это неизбежно.
— Я предлагаю вам и даме отправиться в Брен порознь. С Меллиандрой поеду я, и батальон охраны мне не нужен. Хочу сохранить свободу действий на случай опасности.
Герцог кивнул, признавая его правоту.
— Ты за нее в ответе.
— Кто еще знает о вашей помолвке?
— Бэйлор. И еще сокольничий, — вспомнил герцог, — я при нем просил ее руки.
— Вы совершили ошибку.
— Знаю,
— И здравый смысл уступил случаю. — Таул поднял бровь, и оба рассмеялись. — Пусть Бэйлор поговорит с сокольничим как можно скорее. И выяснит, с кем тот общался, выйдя от госпожи. Всех этих людей держите здесь, в замке, под неусыпным надзором, пока о помолвке не будет объявлено публично.
Герцог кивнул.
— Что-нибудь еще?
— Когда дама прибудет в Брен, я хочу лично осмотреть ее покои перед тем, как она в них поселится. Вся ее стража и все слуги должны отчитываться передо мной, а готовить ей должен ваш личный повар. Есть у вас человек, пробующий блюда?
— Есть.
— Хорошо. Для переезда дайте ей самого смирного коня. Ей будет страшно сесть на лошадь после падения.
— Но ехать-то желательно поскорее.
— Я посажу ее к себе в случае нужды.
Рыцарь знает свое дело как нельзя лучше. Пусть Меллиандра едет с ним на одном коне — так надежнее. Герцог, довольный тем, что поручил девушку Таулу, немного успокоился.
— Что еще тебе нужно для путешествия?
— Мальчишеский нагрудный панцирь для дамы, а мне лук и колчан зазубренных стрел. Мечей и ножей у меня своих довольно.
— Я заметил. — Герцог взглянул на зеленый коврик, расстеленный на полу. На нем красовалось столько начищенной до блеска стали, что хватило бы на целый гарнизон.
Таул улыбнулся гордой, немного глупой улыбкой. Герцогу он нравился все больше и больше.
— И вот еще что. Я хочу, чтобы вы с Меллиандрой подружились. В Брене она не знает никого, кроме Бэйлора и меня, — этого все-таки маловато.
— А ваша дочь, Катерина?
У герцога перехватило дыхание: да, что же Катерина? Дочь придет в ярость, узнав, что он намерен жениться. Этим отец отбирает у нее не только первенство при дворе, но и престол тоже — если Меллиандра родит мальчика. Лучше, если она пока ни о чем не будет знать. У него и так довольно хлопот и нет ни времени, ни желания возиться с капризами дочери.
— Я не хочу, чтобы моя дочь знала о моем браке вплоть до публичного объявления.
— Как угодно.
— Ну вот как будто и все. Бэйлор полностью в твоем распоряжении, как и все мои люди. Узнай у него, когда дама сможет без опаски пуститься в путь. — Герцог пошел к двери, но задержался на пороге. — Таул, мне стало спокойнее, когда я поручил тебе Меллиандру.
Рыцарь склонил голову:
— Я готов жизнь за нее отдать.
XXVIII
Джек позавтракал свининой и подмокшими сухарями, перебирая в уме свои ошибки. Войдя в лес, он через час выбросил добрую половину того, что надавали ему Вадвеллы. Первую ошибку он совершил, оставив в лесу громоздкий промасленный плащ. Небо было безоблачным, и он рассудил, что, раз на дворе весна, таким
Ошибка вторая заключалась в том, что он переложил оставшуюся провизию из тяжелого кожаного мешка в легкий тряпичный, и его припасы промокли так же, как и он сам. Так что пришлось ему жевать мокрые сухари — и вопреки общепринятому мнению от влаги они лучше не стали.
Ошибку третью он совершил, оставив лишнее на открытом месте, где любой мог увидеть. Вчера это не казалось важным: Джек спешил избавиться от тяжести, давившей на него мертвым грузом. Сегодня он сообразил, что по куче выброшенного добра всякий поймет, кто он, куда идет и, всего хуже, кто ему помог. У Вадвеллов все большое и всего помногу — если уж он заметил это, и дня у них не пробыв, в округе наверняка об этом тоже знают. Стоит взглянуть на банку с мазью, на толстенные свитки бинтов и на громадный круг сыра — и участь Вадвеллов решена.
Как мог он быть так глуп? Джек швырнул сухарь на землю, и тот бесшумно плюхнулся на мокрые листья. Надо научиться сначала думать, а потом уж действовать. Встав, он подкинул ногой листья — зеленые и клейкие, сбитые с дерева ливнем.
Как ни странно, жар у него почти прошел и голова стала яснее, чем в течение многих недель. Природа действовала на него как бальзам. Капли, повисшие на ветках, сверкали алмазами. Зелень радовала глаз и ласкала ноги. Повсюду капала и журчала вода, соперничая с голосами зверюшек и птиц. А милее всего были запахи — старые и новые, свежих листьев и древней земли, свивающиеся в туманном воздухе. Они наполняли легкие, впитывались в кровь и разглаживали изнутри кожу.
Мышцы, вчера будто одеревеневшие и причинявшие боль, стали мягче. Собачьи укусы подсохли, и раны не жгли огнем. Даже дыра в груди болела меньше, и страшный зуд срастающейся плоти не так уж докучал.
Трудно сказать, чья была в этом заслуга — природы или тетушки Вадвелл. К концу дня Джек заключил, шагая по лесу, что равно обязан и той, и другой.
Пора было пускаться в путь. Мешок, перекинутый Джеком через левое плечо, так промок, что с него капало. Внутри лежали свинина, сухари, орехи, смена одежды, пара ножей и одеяло — все мокрое насквозь и весившее в два раза больше, чем прежде. Джек угрюмо усмехнулся: да, не создан он для приключений. Любой уважающий себя герой знал бы, что приближается дождь, и загодя построил бы шалаш, а лишние припасы сложил в яму и присыпал землей. А у него башмаки хлюпают на каждом шагу, волосы прилипли к черепу, а на плечи давит мешок, где воды больше, чем поклажи.
Он взглянул сквозь ветви на небо — сплошь серое, и не разберешь, откуда идет свет. «Держи на восток, а потом на северо-восток, — говорила тетушка Вадвелл. — Иди вверх по ручью». Ручей он нашел в зарослях орешника и боярышника — но тот из журчащей струйки преобразился в ревущий поток, и идти вдоль него можно было только вниз.
Джек не готов был еще покинуть Халькус и ближний городок. У него имелись счеты с людьми, живущими в некоем доме, который, по его прикидке, стоял в нескольких лигах к западу.