Измена
Шрифт:
Все рассмеялись. Магра взяла ставший легким поднос, а Тарисса открыла ей дверь.
— Будь осторожна, мама, — сказала она, целуя мать в щеку. Джек стал рядом с ней, и оба проводили взглядом Магру, идущую по раскисшей дорожке к проселку.
— Ты уверена, что ей не опасно идти одной? — спросил Джек, когда Тарисса закрыла дверь.
— Ты ведь знаешь, Джек, она куда крепче, чем кажется. Быть может, она и была когда-то хрупкой придворной красавицей, но тому уже двадцать лет. — Тарисса продела руку ему под локоть. — Пойдем, не
Слова Тариссы заставили Джека задуматься о том, о чем он раньше не думал.
— А кто твой отец? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь? — удивилась Тарисса.
— А почему бы нет? Это что, тайна?
Тарисса вздохнула и отвернулась к огню.
— Он был очень важной персоной.
— Был?
— Теперь он умер. Прошу тебя, Джек, не надо сегодня ворошить прошлое. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю — и ты меня не спрашивай. — Она взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. — Если уж надо о чем-то говорить, поговорим лучше о будущем.
Он вернул ей поцелуй, и ее слюна, словно дурман, спутала все его мысли. Только одно имело смысл: двигаться вдоль ее языка в бархатистую пещерку за ее зубами.
Они любили друг друга у неяркого огня. Все было совсем не так, как в первый раз: ни горячечной страсти, ни ощущения, что это бальзам на его раны. Была только нежность и сознание чуда, с которым он смотрел на нее. Когда они наконец оторвались друг от друга, разлепив потные тела, взаимные нежность и облегчение продолжали связывать их.
Джек, приподняв лицо Тариссы за подбородок, заглянул ей в глаза. В них стояли слезы.
— Что с тобой? — Он подумал, что чем-то обидел ее.
— Джек, мне так тревожно! А вдруг я больше тебя не увижу? — Тяжелая слеза скатилась по ее щеке. — Обещай мне, что не будешь лезть на рожон. Если увидишь, что дело опасное, лучше поскорее уноси оттуда ноги.
— Обещаю. — Он говорил это второй раз за день. Ровас не солгал, сказав: «Магра и Тарисса никогда не простят мне, если ты не вернешься». Стало быть, контрабандисту можно доверять?
Джек много думал над планом Роваса, и кое-что продолжало его беспокоить.
— Ты когда-нибудь помогала Ровасу проносить товары в форт? — как бы между прочим спросил он.
— Да, я караулила у входа в туннель, чтобы дозор нас не застал. — Тарисса вытерла слезы. — А что?
— Я должен уйти через этот туннель. Ты когда-нибудь была в нем?
— Нет, но знаю, что он выходит в офицерские квартиры. — Тарисса начала одеваться. — Тебе известно, что ход завален огромным камнем?
Джек кивнул, довольный: все, что говорила Тарисса, совпадало со словами Роваса.
— Ровас будет там, чтобы помочь тебе выйти?
— Нет. Он сказал, что я сам справлюсь и что в том месте часто проходит дозор. Поэтому ждать меня там слишком опасно.
— Для Роваса, может, и так — его и темной ночью не скроешь, — а для меня нет. Я ведь уже не раз там пряталась.
— Никуда ты не пойдешь. Это слишком опасно.
— Еще как пойду. И Ровасу ничего говорить не буду. Помогу тебе с камнем — и сразу домой.
— Нет.
— Да — и ты меня не остановишь, — решительно отрезала она. Джеку эта затея не нравилась, но он не мог не восхищаться мужеством Тариссы. То, что она подвергает себя опасности ради него, согревало ему сердце. Он схватил ее за руку и притянул к себе. Тарисса негодующе закудахтала — она как раз натягивала панталоны и весьма неизящно плюхнулась ему на колени. Джек расхохотался и никак не мог перестать смеяться. Тарисса не слишком ласково смазала его по щеке и встала.
— Пойду, и кончено. Ни один мужчина не будет мне указывать, что я должна делать и что не должна.
Как он может ей помешать? Кое в чем Тарисса совсем как Мелли: упрямства ей на двоих хватит. Джека отчасти даже радовала ее решимость — приятно было думать, что она будет его ждать.
— Похоже, мне остается только согласиться.
Тарисса обняла его за шею.
— Только, — сказал он, отстраняя ее, чтобы видеть ее глаза, — ты должна пообещать мне то же, что я обещал тебе: не лезть на рожон. При первом же признаке опасности ты уйдешь.
— Обещаю.
Джек сжал ее руки, думая, чем бы скрепить это обещание: все слова казались слишком непрочными, чтобы доверить им самое для него дорогое.
— Поклянись памятью своего отца.
Тарисса посмотрела на него глубоким, непроницаемым взглядом и ответила:
— Клянусь.
Тавалиск ел выдру — морскую выдру, если точнее. Эти прелестные мохнатые зверьки так нежны, если убить их вскоре после рождения. Тех, что вкушал Тавалиск, добыл искусный охотник: дубинка не проломила их хрупкие черепа. Их, должно быть, удушили, притом бережно. Скалистый берег к северу от Тулея — единственное место, где водятся эти редкостные создания. Если верить ловцам, с каждый годом выдр становится все меньше. Но Тавалиск не верил: все это говорится ради того, чтобы набить цену. Взять хоть этих шестерых милашек: каждая на нынешнем рынке обходится в золотой. Возмутительно! Впрочем, из их шкурок выйдет отличный воротник.
И так приятно ими лакомиться! Берешь косточку в рот и обсасываешь — мясо сходит с нее быстрее, чем ряса со священника в борделе. Хотя, если рассудить, вкус у этого мяса довольно странный: солоноватый, слегка отдающий рыбой, очень пикантный. Нельзя сказать, чтобы это так уж нравилось Тавалиску, — зато блюдо дорогое, изысканное. Иногда этого вполне достаточно.
В дверь постучали, и вошел Гамил с запечатанным письмом.
— Его только что доставил курьер, ваше преосвященство, — из самого Брена.