Изменитель жизни
Шрифт:
И поцеловал ее в голову.
– Извини, – пробормотала она у меня с груди. – Просто я не хочу быть твоей подстилкой.
– Варюха, что ты такое несешь?! – возмутился я. – Какая же ты подстилка?! Ты мне, лузеру несчастному, можно сказать, честь оказываешь, одолжение делаешь, к жизни возвращаешь! А если я что-то не то брякнул – это от моей неисправимой гордыни! Нутром понимаю, что лузер, а гордыня ни в какую!
– Ты не лузер, ты успешней всех… – пробормотала Варвара.
– Это ты о моем пустом счете?
– Не в деньгах счастье…
– Да, да, знаю – в их количестве!
– Сержик, милый, прошу тебя, не отталкивай меня, и я тебе помогу!
– Вот смотри, как я тебя держу, –
– Вижу… – прокряхтела Варвара.
– Тебя кто-нибудь так обнимал?
– Нет…
– А если бы любил, задушил бы! Хочешь быть Дездемоной?
– Хочу, чтобы ты меня любил…
– Тогда дай мне время, не торопи… – ослабил я объятия.
Полежали, и я спросил:
– А ты хотела бы что-то в себе поменять?
– Как-то даже не думала…
– А ты подумай.
– Даже не знаю… Ну, я трусиха…
– Все девчонки трусихи.
– Бываю рассеянной…
– Нерассеянных девчонок не бывает.
– Я чувствительная очень…
– Жалостливая, хочешь сказать?
– Да. И чувствительная.
– Жалость – дело хорошее, а чувствительность надо приберегать для постели.
– То-то и оно, что меня на всех хватает. Так бы и вытирала чужие слезы день и ночь…
– Ты довольна собой?
– Только самовлюбленный идиот может быть доволен собой.
– А амбиции, честолюбие, тщеславие?
– В меру.
– А хотела бы больше?
– Нет, нет и нет. Я привыкла уже к себе, мне лишнего не надо.
– Но ведь бывает, что ты смотришь на женщину и говоришь себе: ах, если бы я была такая же ловкая, умная, хитрая!
– Это все витрина. Никто не знает, чем она для этого пожертвовала. А то что пожертвовала многим, точно. Знаешь, мне бы тебя завоевать, и больше ничего не надо…
– Ну, так вот он я. Просто возьми меня…
6
Ночь действительно удалась. Впервые за три года я спал не один, и в какой-то момент нашего двуединства мне показалось, что со мной бывшая жена. Я даже глаза закрыл. Всего-то и надо закрыть глаза, чтобы поменять систему координат. Но тут Варвара тоненько взвизгнула, и чары рассеялись. Утро встретило меня жилым духом кофе, тостов и яичницы, заставив опуститься в самые верхние слои памяти, населенные трепещущими, изломанными бликами былого счастья. Перед расставанием Варвара спросила:
– Ну что, до вечера?
– Прости, вечером я буду занят. Встреча с одним типом по поводу экзистенциальных аспектов самоопределения. Давно назначено, и для меня это важно.
– Психотерапевт, что ли?
– Он самый.
– И зачем он тебе? Поплачься мне, уж я тебя наставлю на путь истинный.
– Нет, Варежка, это сугубо мужской и нелегкий разговор.
– Тебя жена как звала?
– А причем тут это? – удивился я.
– Хочу придумать тебе что-нибудь ласкательное, да боюсь нарваться на ваши нежности.
– Не думаю, что нарвешься. У нее, знаешь ли, свои причуды.
– Ну ладно, тогда будешь у меня налимчиком.
– Почему налимчиком?
– Потому что все время норовишь выскользнуть из рук.
– Как скажешь, – улыбнулся я.
– Ну, а завтра?
– Прости, Варенька, завтра у меня еще более важная встреча. От нее будет зависеть наше с тобой будущее.
– Заинтриговал, – задержала на мне испытующий взгляд Варвара. – Расскажешь потом?
– Непременно!
– Тогда что, послезавтра?
– Посмотрим.
– А говоришь, не подстилка, – подобрала губы Варвара.
«Ох, уж эти женщины!» – эти слова суждено сказать хотя бы раз в жизни каждому мужчине. Произносят их по-разному – с одобрительным снисхождением и без надежды на исправление, с сочувственным пониманием и глухим
Я усадил Варвару в машину, и она, предупреждая мой вопрос, сухо велела: «Вези меня домой». За всю дорогу не проронила ни слова. Остановившись у ее дома, я сказал: «Увидимся в офисе!» и потянулся к ней с поцелуем, но она торопливо выбралась и хлопнула дверцей. «Ох, уж эти женщины…» – подумал я ей вслед.
На вечер я зазвал к себе Сеньку Лифшица, чтобы проверить на нем кое-какие соображения. Свободомыслящий, бестактный, не обремененный пиететом и не чуждый виртуозного цинизма, Сенька подвизался в самиздате средней руки, делающем деньги на тщеславии доморощенных авторов, которых в наше время развелось на мелководье литературы, что мальков в теплом затоне. Отвергнутые издательствами (одни поделом, другие за покушение на монополию, третьи за компанию), они несли плоды своего кустарного творчества Сеньке Лифшицу, уповая на него, как на последнюю надежду. Поймав их в свою мелкоячеистую сеть, Сенька раззадоривал их честолюбие псевдолестными отзывами, премиальными перспективами и обещаниями сбыта и продвижения. Охмуренные авторы выкладывали деньги и отправлялись сочинять дальше, а их книги за отсутствием спроса пылились на складе издательства до тех пор, пока автор не забирал их себе или не махал на них рукой. В последнем случае тираж попадал на свалку, а сам автор выходил в тираж. Собственно говоря, ничего потешного в этом нет – в былые времена многие маститые в будущем писатели издавали свои первые книги за собственный счет, а из иных мальков вырастали весьма породистые особи. Как известно, специалист подобен флюсу, и это про Сеньку. Он был злым флюсом. Высмеивая других, сам он все время, что я его знаю, мечтал о собственной книге и, думаю, будет мечтать еще долго. Парадокс однако в том, что если он ее напишет, то издаст на собственные деньги. По иронии неведомых нам цивилизационных процессов к литературе стали относиться как к досужему занятию, отчего первые ряды ее заняли дутые подмастерья, которых раньше не пустили бы не то что на порог – на задворки русской литературы, не говоря уже о советской! Вот тут и надо разобраться, отчего мы, два идеалиста, два выпускника МГУ, оказались в стороне от мейнстрима жизни – то ли по причине деградации эстетических сфер, то ли из-за нашей психологической неполноценности.
– Ну, наливай! – плотоядно оглядев заставленный покупными салатами стол, распорядился Сенька. – Давненько мы с тобой в разлуке!
Первая рюмка – как первый шаг навстречу.
– Ну, рассказывай, чего у тебя там хорошего, – предоставил я Сеньке слово, потому как чтобы от него чего-то добиться ему сначала надо дать высказаться.
– Не у меня, Серега, у нас, – важно начал Сенька. – И не хорошего, а плохого. Безнадежно плохого. Чем дальше, тем больше убеждаюсь, что впереди человечество ждет полная таких же идиотов как мы задница. Что-то не так в устройстве разума, что-то где-то недоглядели, и мы постоянно дублируем ошибку создателей. На дворе две тыщи восемнадцатый, а мозги у нас так и остались в каменном веке!