Измену не прощают
Шрифт:
— От тебя в этом ребёнке всего лишь один сперматозоид! — шипит как змея.
— Один сперматозоид — это ровно половина ребенка. Я такой же родитель, как и ты, Полина. И у меня такие же права, как у тебя.
Как она посмела так поступить? Как она посмела скрыть от меня ребенка? Сильнее надавливаю на ее плечи, простреливая взглядом.
— Нет у тебя никаких прав!
— Это не тебе решать.
— Мне!
— Думаю, суд сочтёт иначе.
Осекается. А я готов даже на такой крайний шаг. Четыре года мой
— Я хочу увидеть свою дочь, — требую.
— Она уже спит.
— Ничего страшного.
Полина молчит, по глазам вижу, что не хочет подпускать меня к ребенку. Сбрасывает с себя мои руки, отворачивается, отходит в сторону. Еще пару раз всхлипывает. Терпеливо жду, стараясь заглушить ярость и сохранить рациональность.
— Мой ребенок не будет расти без меня, — грозно предупреждаю. — Ты можешь, сколько угодно меня ненавидеть, но я буду общаться со своей дочерью. И ты не посмеешь помешать.
Жду от Полины возражений, скандала, новой истерики. Но она лишь тихо скулит себе в ладони. Смотрю на ее подрагивающие от слез плечи, и злость сменяется любовью и нежностью. Руки судорогой сводит — так сильно хочу подойти к Полине и обнять, вдохнуть ее, почувствовать, вернуться на пять лет назад в наши счастливые дни.
И подхожу. Останавливаюсь за ее спиной и обвиваю руками. Не успеваю насладиться близостью Полины, как она агрессивно вырывается из моих объятий.
— Не смей прикасаться ко мне! Слышишь? Никогда не смей ко мне прикасаться! Ты мне противен!
В груди разрастается ноющая боль. Я не знаю, как мне разбить бетонную стену ее ненависти. Полина видела факт измены, а больше ничего знать не хочет. Предыстория ей неинтересна.
— Я хочу увидеть дочь, — повторяю.
— Я же сказала, что она уже спит.
— Мы не будем ее будить.
Я теперь не отстану от Полины и не отступлюсь. Она сколько угодно может меня ненавидеть, но я буду общаться с ребенком.
С ума сойти, у меня есть ребенок… В голове не укладывается.
— Полина, я хочу ее увидеть, — требую на этот раз жестко. — Прямо сейчас.
— Ладно… — соглашается против своей воли.
— Где она?
— Дома.
— С кем?
Если Полина скажет, что с ее хахалем, я взорвусь.
— С моей мамой.
Облегченно выдыхаю.
— Поехали.
Наконец-то Полина понимает, что нет смысла больше мне сопротивляться. Кивает. И в этом ее кивке столько обречённости…
Мы спускаемся вниз, берём в гардеробе верхнюю одежду и выходим на улицу. Промозглый ноябрьский ветер шумно завывает. Примерно такое же состояние у меня в душе. Полный раздрай. От шокирующей информации толком не могу соображать. В голове ворох мыслей, уцепиться за какую-то одну не получается. Знаю только одно — мой ребенок больше не будет расти без меня.
Когда садимся в машину,
— Ты переехала? — удивляюсь.
— Снимаю квартиру недалеко от родителей.
А я отправлял Полине цветы по старому адресу. Как-то не подумал спросить в отделе кадров, какой адрес проживания она указала при трудоустройстве. Да вообще много чего не подумал спросить, вдруг осеняет. При приеме на работу сотрудники заполняют анкету для службы безопасности и перечисляют там всех родственников, включая детей.
Мысль о том, что я мог так и не узнать о ребёнке, тупой болью ноет. Полина высказала все в порыве истерики, а ведь могла и сдержаться. Моя дочь и дальше росла бы без меня. Ком в горле от того, что мой ребенок меня не знает.
Полина сидит, отвернувшись к окну, и смотрит на ночную Москву. Я не включаю радио, не хочу, чтобы что-то отвлекало от ее близости. Я столько лет мечтал увидеть Полину, прикоснуться, обнять… Пока есть возможность, хочу наслаждаться тем, что она рядом.
Простит ли меня когда-нибудь Полина? Захочет ли выслушать? Поймёт ли?
Черт его знает… Она всегда была слишком категоричной и упёртой. Но я не отступлюсь. Точно не теперь, когда нас связывает общий ребенок.
При мысли о дочери внутри все переворачивается, взрывается. А следом по телу разливается приятное тепло. Оно душу греет. У меня есть ребенок…
Нет, не так.
У МЕНЯ ЕСТЬ РЕБЕНОК!!!!
Через полчаса быстрой поездки в гробовой тишине я торможу у высотки бизнес-класса. Полина молча выходит, я следом за ней. Уверенно направляется к подъезду номер три, я поспеваю сзади. В идеально чистом зеркальном лифте поднимаемся на десятый этаж.
Чем ближе моя встреча с дочерью, тем сильнее грохочет сердце и сбивается дыхание. Кажется, что все это сон. Вот-вот проснусь в одном из тех серых безнадежных дней, когда Полина была за тысячи километров от меня, а я не видел смысла жить без нее.
Полина достаёт ключи, открывает дверь и включает свет в прихожей. Захожу вместе с ней и первое, что вижу, — детская одежда. Это как удар под дых. На крючке висит розовая курточка, рядом со взрослой женской обувью стоят детские ботиночки. Тело холодным потом прошибает.
У меня есть ребенок, дочка. Я сейчас ее увижу.
Руки слегка подрагивают. Не помню, когда я так волновался в последний раз. Мне кажется, никогда. Даже перед встречей с Полиной на работе я был внутренне спокоен. Воспринимал это как неизбежное. Я всегда знал, что окончательная точка в наших с Полиной отношениях не поставлена. Я не ездил в Париж, не выслеживал ее у дверей французской нефтяной компании. Знал, что это бессмысленно. Я просто ждал, когда наступит подходящий момент, чтобы снова встретиться, и упорно шёл к этому моменту.