Измеряя мир
Шрифт:
Герцог посмотрел на него, наморщив лоб.
Гаусс вздохнул. Церерой, заговорил он подчеркнуто медленно, окрестили ту малую планету, которую сначала увидел Пиацци и чью орбиту рассчитал он, Гаусс. Он вообще занялся этой проблемой только потому, что надумал жениться. Он знал, что сделает в этом случае нечто практическое, что смогут понять и другие люди, которые… как бы это лучше сказать… Поймут и те люди, которые математикой не интересуются.
Герцог кивнул. Гаусс вспомнил, что не полагается смотреть герцогу прямо в лицо, и опустил глаза.
Он ждал,
В связи с этим у него есть одна идея, сказал герцог.
Гаусс высоко поднял брови, изображая удивление. Он знал, что идея исходила от Циммерманна, который часами уговаривал герцога.
Может, ему бросилось в глаза, что в Брауншвейге до сих пор нет обсерватории.
Уже давным-давно, сказал Гаусс.
Что давным-давно?
Бросилось в глаза.
И вот он спросил себя, не должен ли город иметь обсерваторию. А доктор Гаусс, несмотря на юный возраст, мог бы стать ее первым директором. Герцог уперся руками в бока. Его лицо расплылось в широкой улыбке. Это неожиданно для него, не так ли?
Он хочет иметь к этому еще профессорское звание, сказал Гаусс.
Герцог молчал.
Профессорское звание, повторил Гаусс, выделяя каждый слог. Место в университете в Хельмштедте. Двойное месячное жалованье.
Герцог сделал шаг вперед и снова назад, издал ворчливый возглас, взглянул на декорированный сусальным золотом потолок. Гаусс использовал время, чтобы отсчитать еще несколько простых чисел. Ему уже были известны многие тысячи из них. Он был практически уверен в том, что формула, по которой можно было бы их определить, никогда не будет найдена. Но если отсчитать многие сотни тысяч, то удастся установить сближающуюся в бесконечности вероятность их появления. На какой-то момент он так сильно сконцентрировался на своих мыслях, что вздрогнул, когда герцог сказал, что негоже торговаться с отцом Отечества.
Гаусс заверил, что он очень далек от этого. Напротив, он считает необходимым сообщить, что такое предложение ему уже сделано из Берлина и Санкт — Петербурга. Россия его всегда интересовала. Он уже не раз намеревался выучить русский язык.
Петербург, сказал герцог, очень далеко. Да и Берлин не столь близко. Если как следует подумать, то самое его место здесь. А другие места — это бог весть где. Даже Гёттинген. Правда, сам он не ученый и потому просит поправить его, если он заблуждается.
Да нет, сказал Гаусс, приковав взгляд к полу. Все правильно.
И даже если его не удерживает любовь к родине, то можно, по крайней мере, предположить, что путешествие — дело очень обременительное. Ведь в любом другом месте надо сначала устроиться, обжиться, а это доставляет множество хлопот, к тому же переезд вводит в расходы и вообще это адски трудно. И не стоит к тому же забывать, что дома останется его старенькая мать.
Гаусс почувствовал, что краснеет. Это происходило каждый раз, когда кто-нибудь упоминал его мать — не от стыда, а потому
Однако он откашлялся и повторил, что не всегда в жизни получается так, как хочется. Человек семейный нуждается в деньгах и должен отправиться туда, где сможет их получить.
Общее решение отыщется, сказал герцог. Профессорское звание — это вполне возможно. Пусть даже и без двойного жалованья.
А если это звание нужно кому-то только ради двойного жалованья?
Тогда это не делает чести его профессии, сказал герцог холодно.
Гауссу стало ясно, что он зашел слишком далеко. Он склонился перед герцогом, тот отпустил его мановением руки, и слуга тотчас захлопнул за ним дверь.
В ожидании письменного предложения от двора Гаусс занялся искусством расчета орбит.
Звездная орбита, сказал он Йоханне, это не просто какое-то движение, а непреложный результат воздействия в пустоте небесных тел на одно какое — либо из них: словом, это та линия, которая имеет одинаковую кривизну — и на бумаге, и в космическом пространстве, если предмет находится в свободном движении. Загадка гравитации. Упрямое притяжение всех тел.
Притяжение тел, повторила она и хлопнула его веером по плечу.
Он хотел ее поцеловать, но она со смехом выскользнула из его рук. Он так никогда и не догадался, почему она изменила свое решение. С тех пор как Йоханна ответила ему согласием, она вела себя так, словно это было само собой разумеющимся. И ему нравилось, что на свете есть вещи, которые он не понимал.
За два дня до свадьбы он ускакал в Гёттинген, чтобы в последний раз повидать Нину.
Вот теперь ты женишься, сказала она, и, конечно, не на мне.
Нет, ответил он, не на тебе.
Она спросила, неужели он совсем не любил ее.
Немножко, сказал он и расшнуровал ее корсет, вовсе не думая, что уже послезавтра сделает то же самое с Йоханной. А вот другое свое обещание он сдержит, он будет учить русский. И хотя Нина уверяла его, что это ровно ничего не значит и что при ее профессии можно стать сентиментальной, Гаусса все же неприятно поразило, что она заплакала.
Лошадь сердито фыркнула, когда он на обратном пути остановил ее посреди открытого поля. До него вдруг дошло, как можно, исходя из отклонений орбиты планеты Церера, определить массу Юпитера. Запрокинув голову, он смотрел в ночное небо до боли в затылке. Еще до недавнего времени там были одни только светящиеся точки. Сейчас он различал конфигурации звезд, знал, по каким из них можно определить градусы широты, столь важные для ориентирования в море, знал их орбиты, часы, когда они исчезали и снова появлялись на небосклоне. Просто так, сами по себе, и уж точно потому, что ему были нужны деньги, звезды стали его профессией, и он, читая небо, наблюдал за ними.