Изместьева Ж.А. Великое прозрение. Послания Ангелов - Хранителей. Книга 1
Шрифт:
Мария-Клара не раз ловила на себе его взгляд, но юноша быстро отворачивался и принимался смотреть вдаль, на горы, на берег. Девушку тронуло его одиночество, она предложила ему печенье. Рулевой удивленно взглянул на нее, но тут же опустил глаза, взял печенье и коротко, чуть слышно поблагодарил.
Больше уже никто не интересовался рулевым. Молодежь шутила, весело смеялась, но ни один мускул не дрогнул на его лице; он не улыбнулся даже при взгляде на уморительную рожицу, которую скорчила веселая Синанг когда ее ущипнули.
После завтрака поплыли дальше, к двум рыболовным тоням, расположенным почти рядом и принадлежавшим капитану Тьяго. Еще издали можно было заметить
— Эти птицы гнездятся в горах? — спросила она у рулевого не столько из любопытства, сколько из желания втянуть его в разговор.
— Вероятно, да, сеньора, — ответил он, — но до сих пор никто не видел их гнезд.
— Разве у них нет гнезд?
— Наверное, должны быть, иначе они были бы очень несчастны.
Мария-Клара не заметила, с какой грустью он произнес эти слова.
— Значит…
— Говорят, сеньора, — продолжал юноша, — что гнезда этих птиц невидимы и обладают свойством делать невидимым всякого, кто ими завладеет. Подобно тому, как душу можно разглядеть лишь в чистом зеркале человеческих глаз, точно так же их гнезда можно увидеть лишь в зеркале водной глади.
Мария-Клара задумалась.
Тем временем они подъехали к бакладу, и пожилой лодочник привязал лодки к столбу.
— Постой, — закричала тетушка Исабель сыну рыбака, который уже хотел взобраться на помост, держа рыболовную сеть, прикрепленную к бамбуковому шесту. — Нам надо сперва приготовить синиганг, чтобы рыба попала из воды прямо в суп.
— О, добрая тетушка Исабель! — воскликнул бывший семинарист. — Она не хочет, чтобы рыба хоть на мгновенье осталась без воды.
Несмотря на свой беззаботный вид, Анденг, молочная сестра Марии-Клары, славилась как отличная повариха. Она принялась готовить рисовый суп с томатами и камией, а молодые люди, желавшие завоевать ее благосклонность, помогали или, вернее, мешали ей. Остальные девушки чистили тыкву и горох, резали пааяп на кусочки длиной с папиросу.
Чтобы развлечь тех, кому не терпелось наконец увидеть, как живая, трепещущая рыба забьется в сетях, красавица Идай взялась за арфу; она не только прекрасно играла на этом инструменте, но, кроме того, была обладательницей очаровательных пальчиков.
Молодые люди зааплодировали, а Мария-Клара расцеловала ее; арфа — излюбленный инструмент в этой провинции, и на воде эта музыка была весьма кстати.
— Спой теперь, Виктория, «Песню о женитьбе»! — попросили матери.
Мужчины запротестовали, и Виктория, у которой был чудесный голос, заявила, что она охрипла. «Песня о женитьбе» — это прекрасная тагальская элегия; в ней поется о всех заботах и горестях брачной жизни, но не забыты и радости брака.
Тогда попросили спеть Марию-Клару.
— Все мои песни очень грустные.
— Просим, все равно просим! — закричали все.
Она не стала отказываться, взяла арфу, сыграла короткое вступление и запела звонким, приятным, полным чувства голосом:
Как сладостны часы в родной стране, Где солнце нам волнует кровь, Где жизнь — зефир, ласкающий поля, Где краше смерть и горячей любовь. Целует мать родимое дитя, ЕдваПесня окончилась, голос замер, арфа умолкла, а окружающие все еще сидели словно завороженные; никто не аплодировал. У девушек глаза наполнились слезами; Ибарра, казалось, был взволнован. Молодой рулевой неподвижно смотрел куда-то вдаль.
Внезапно раздался громоподобный рев: женщины вскрикнули и заткнули уши. Это бывший семинарист Альбино во всю силу своих легких дул в буйволов рог. Снова воцарились радость и веселье, а потускневшие от слез глаза засверкали.
— Ты что, хочешь оглушить нас, еретик? — воскликнула тетушка Исабель.
— Сеньора, — торжественно ответил Альбино, — я слышал однажды о бедном трубаче с берегов Рейна, который игрой на трубе завоевал сердце одной знатной богатой девушки и женился на ней.
— Конечно, трубач из Закингена! [98] — воскликнул Ибарра, невольно поддаваясь общему веселью.
— Слышите? — продолжал Альбино. — Я тоже хочу попытать счастья.
И он с удвоенной силой принялся дуть в рог, поднося его к уху тех девушек, которые казались грустнее других. Разумеется, поднялся переполох, и матери, пустив в ход туфли, быстро заставили трубача умолкнуть.
98
Герой одного из стихотворений «Книги песен» Гейне.
— Увы, увы! — говорил он, ощупывая свои руки. — Как далеко от Филиппин до берегов Рейна! О времена, о нравы! Одним оказывают почести, других колотят туфлями!
Все рассмеялись, даже серьезная Виктория, а проказница Синанг прошептала Марии-Кларе:
— Какая ты счастливая! Ах, если бы я тоже умела петь!
Анденг наконец заявила, что суп готов и она может угощать гостей.
Мальчик, сын рыбака, взобрался тогда на помост в узкой части тони, где можно было бы написать для рыб, если бы несчастные умели читать по-итальянски: «Lasciate ogni speranza voi ch’entrate» [99] , ибо ни одна рыба не выходила отсюда живой. Это был почти круглый садок, около метра в диаметре, устроенный так, что, стоя на помосте, можно было доставать рыбу сачком.
99
«Оставь надежду всяк сюда входящий» (итал.) (Данте).
— Здесь никогда не надоест ловить рыбу на удочку, — сказала Синанг, поеживаясь от предвкушаемого удовольствия.
Все устремили взор на воду, а иным уже казалось, что они видят рыб, бьющихся в сетях и сверкающих чешуей. Но когда мальчик запустил туда сачок, из воды не выпрыгнула ни одна рыба.
— Да здесь их полно, — прошептал Альбино, — сюда уже пять дней никто не заглядывал.
Рыбак вытащил сачок, увы… его не украшала ни одна рыбешка; сочась крупными каплями сквозь сеть и блестя на солнце, вода будто смеялась серебристым смехом. Из уст всех вырвались возгласы удивления, досады и разочарования.