Изнанка мести
Шрифт:
Ушла Вика из усадьбы, когда начало темнеть. Дом не хотел отпускать. Несмотря на полную разруху, в нём чувствовалось родное существо: ласковое, надежное, готовое приютить. Возвратившись, она открыла холодильник и ящики с продуктами и пересчитала всё, что у неё осталось. Если быть экономной, хватит на месяц с небольшим. Зачем она отдала кольцо в этот ломбард-забегаловку? Надо было везти куда-нибудь в приличное место. Вика закрыла глаза и легла. От нерешенных проблем раскалывалась голова. Она не хотела думать ни о чем. Хотела спать долго и проснуться уже в следующем веке.
Нет! Она не должна так решать!
Следующие несколько дней она именно этим и занималась: составляла анкету, размещала на нужных сайтах и регулярно обновляла. Ждала звонков. Готовила портфолио.
В остальное время рисовала. Мысленно Вика благодарила Ольгу, что та собрала её письменные принадлежности. Какое счастье было касаться холста, бумаги. Как она могла на секундочку даже забыть, что это часть её души? Может быть оттого, что раньше, в художественной школе, у преподавателей в институте, живопись была работой?
А ведь сколько Вика себя помнила, рука всегда пыталась набросать что-нибудь: уголок дома, фигуру животного, настроение человека. Сейчас она стала лекарством. Веткой дерева, за которую можно было ухватиться.
Вика принялась каждый день ходить в парк за белёной оградой, начала переносить на бумагу поместье. С упорством зомби она брала папку, краски, палитру и проводила дни в развалинах. Мечтала карандашом. Думала о том, какой была усадьба в годы расцвета, зарисовывала элементы особняка и уголки цветущего парка, тенистые дорожки, солнечные фасады, балконы, розовеющие на закате, и колонны, мокрые от дождя. Поднималась на рассвете или выходила из дома затемно после бессонной ночи и писала, писала, писала. Особняк, сад, старую лестницу, окна, проемы дверей. В утреннем тумане, в рассветных розовых лучах, в морось, в зной, поздним вечером, ветреным днем. Изображала красу целиком или отдельные элементы.
Вика чуждалась воспоминаний, гнала их от себя. Только красок и книг в эти дни она не боялась. В биографическом рассказе Бальмонта, она случайно наткнулась на строки, которые он написал после неудачной попытки самоубийства: «В долгий год, когда я, лёжа в постели, уже не чаял, что когда-нибудь встану, я научился от предутреннего чириканья воробьёв за окном и от лунных лучей, проходивших через окно в мою комнату, и от всех шагов, достигавших до моего слуха, великой сказке жизни, понял святую ее неприкосновенность».
Эти слова придали ей силы. Почему именно они? Вика не знала. Но она тоже полюбила смотреть на суету природы, дрожь листьев, бег капель по стеклу. Как бы ни трудна была её дорога, вряд ли мама хотела, что бы она оборвалась надломом. Родители мечтали о её счастье. Они учили, что упав, надо подняться, обидевшись – разобраться. Они наставляли когда-то в стародавние времена, что жизнь – это единственный шанс испробовать себя. Конечно, она может весь век бороться, пытаться прорваться к свету, но в конце – иметь силы только на петлю. И все-таки стоило попробовать. Стоило посмотреть, будут ли у неё дети? Сколько и когда? Состоится ли она как художник? Или, может быть,
Глава 14. Развод.
Но вихрь встает – и бездна пролегла
От правого – до левого крыла!
М.И. Цветаева
В тот день было вёдро. Сильный ветер сбивал спелую вишню с веток, и ягоды, которые не успела собрать Вика, усыпали траву. Полчища скворцов налетели на сад. Они суетливо расхаживали под деревьями, подбирали плоды и заглатывали, широко разевая маленькие клювы. Дружно, как по команде, прятались от одной им ведомой опасности.
Из окна Вика наблюдала, как сосед гоняет птиц, размахивая руками и окрикивая. Но как только мужчина покидал наблюдательный пост, бандюги захватывали территорию снова. Они скрывались в зелёных кронах, чтобы через минуту смелой стайкой подняться в небо. Короче, к вечеру, когда Вика без сил, отяжелевшая, вернулась домой, они склевали всю вишню.
В загс она пошла в темных очках. Развод. Произнося мысленно это ужасное слово, Вика ощущала, как её тело парализовывало. Была в нем бесповоротность и отчаяние. Но она намеренно заставляла себя до исступления повторять его, чтобы привыкнуть. На это число у неё заодно было назначено собеседование. Во второй половине дня. В первой – развод, во второй – встреча с потенциальным работодателем.
Сначала, когда звонившая женщина назвала девятнадцатое августа, Вика хотела отказаться, но быстро передумала. «Это будет даже забавно, – рассудила она, – не придется волноваться из-за первого интервью, так как у неё рандеву в загсе. И не получится долго переживать, потому что надо будет спешить на встречу с нанимателем». Её приглашали на вакансию кассира.
Вика надела белую блузку со скромным вырезом, купленную когда-то для школьных экзаменов, светлую узкую юбку, тонкие чулки и бежевые туфли на каблуках. Убрала волосы в хвост. Чуть подкрасила глаза и губы, дабы не быть бледной поганкой. Взяла широкий серый шарф.
Ветер дул свежий. Березы спускали жёлтые пряди среди зелёной еще массы. Тополя начали расставаться с листвой, она летала под ногами, перемешанная с пылью и отзвуками близкой осени. Вика шла и думала, что от лета она устала, как никогда. Оно тянулась холодной змеей через судьбу, угрожая оставить в памяти вечную ненависть к голубому небу, загорелым девушкам и смеющимся парням в шортах.
Дни бежали, и Вика теряла уверенность. Ей никак не удавалось найти работу, она не понимала почему. И её очень беспокоила предстоящая встреча с Ярославом. Как она посмотрит на него, а он на неё? Что они скажут друг другу? Сможет ли она дышать в его присутствии? Говорить? Сможет ли не расплакаться? Как это – развод? Должна ли она выглядеть потерянной? Или, наоборот? Что он делал все это время? Как жил в квартире и входил в подъезд, где не было её? Так же спокойно работал? Говорил по телефону? Спал? Приводил в дом женщин? Приглашал их в рестораны? Целовал?