Изнанка миров
Шрифт:
— Я никогда не бывал в Нифльхейме, господин полковник.
— Разумеется, господин Лакедем… — радостно улыбнулся Метемфос, встопорщив усики. — А если и бывали, то доказать это практически невозможно. Вы незаурядный человек, Лакедем! Такое впечатление, что вы просто не можете усидеть на одном месте. Меняя миры чаще, чем нормальные люди обновляют гардероб, вы умудряетесь оставлять меньше следов, чем жуки-водоходы. Но один раз вы все же наследили…
Он вытащил из ящика стола коробку сигар и протянул мне:
— Угощайтесь, это астланские. Вы ведь
От осознания собственной осведомленности лягушачья физиономия Метемфоса просто лучилась самодовольством. Моя правая рука была пристегнута наручниками к батарее, поэтому я взял сигару левой и спрятал в карман смокинга.
— Мы все про вас знаем, дон Ботадеус, — заявил полковник, встав из-за стола и пройдясь по кабинету. Его хромовые, до блеска надраенные сапоги отчетливо поскрипывали. — Мы знаем, что вы были завербованы «Дхути» в Астлане. Знаем, что налет на Ареймех, центр подготовки диверсионных операций рыцарей Монсальвата — дело ваших рук. Нам также известно, что истинной целью штурма был сейф с документами в кабинете коменданта Ареймеха, а вовсе не улей драконов, как думали боевики Итцкоатля. В том сейфе, помимо списков агентуры Монсальватской разведки, были пустые визовые бланки — в Сеннаар, Тимбукту, Рльех, Тифарет, Амаравати… даже в Тартесс.
Метемфос сделал паузу, зацепив большие пальцы рук за ремень портупеи и глядя на меня сверху вниз.
— «Дхути» до сих пор ищет вас, дон Ботадеус… Ваше счастье, что, благодаря госпоже ван дер Браан, мы нашли вас раньше.
— Почему? — вяло спросил я. Из-за наручников сидеть приходилось у самой батареи, и от жары я весь взмок.
Сняв фуражку, Метемфос промокнул испарину на лбу и протер околыш изнутри не очень чистым носовым платком. Убрав платок в карман галифе, он выудил оттуда маленький ключик.
— Потому что мне наплевать на монсальватских шпионов, — сказал он, отстегивая мои наручники. — Верховный жрец Нектанеб Второй вчера заключил контракт с Безымянным Легионом. Две дивизии панцервагенов Легиона уже на подступах к Тхебесу. Фараоновская гвардия Сиптаха не продержится и дня… Пора сматываться из этого мира, Ботадеус. Куда вы дели тартесскую визу?
— Она у моего бухгалтера, — сказал я, потирая запястье.
— Иоахима Гинденбурга? — переменился в лице Метемфос. — Черт возьми, Ботадеус, вы совершенно не разбираетесь в людях! Это же он сдал вас Сунильд!
Пожав плечами, я сказал:
— Тогда нам придется поторопиться…
При виде полковничьей формы Метемфоса пограничник вытянулся в струнку и взял под козырек. Метемфос ответил вялым взмахом руки.
— Цеппелин «Наутилус»? — бросил он походя.
— Р-регистрация з-закончена, в-все па-а-ассажиры на борту, — заикаясь, ответил пограничник.
— Как закончена?! — заорал Метемфос. — Список пассажиров, немедленно!
Я вылез из джипа и потер затылок. После безумной гонки по брусчатке тхебесских улиц меня слегка покачивало. Метемфос водил джип так же азартно, как играл
— Поглядите сюда, — прошипел полковник мне. — Полюбуйтесь на своего преданного бухгалтера!
В конце списка значилось: «Лакедем, Иосиф, с супругой».
— Тхебесские паспорта всегда было легко подделать, — сказал я.
— Задержать рейс! — рявкнул Метемфос.
— Но… но… это не-е-возможно, — проблеял пограничник, с ужасом глядя, как багровеет лицо Метемфоса.
— Почему?!
Утратив интерес к происходящему, я поглядел по сторонам. Было раннее утро, и над летным полем Хатшепсут висел туман. На востоке бледно тлела заря. Сквозь молочно-белую пелену проступали очертания ангаров и помигивающие огоньки взлетно-посадочных полос. Где-то вдалеке, за пустырем, скорее угадывался, чем был виден «Кенотаф».
— А мне наплевать! — орал Метемфос. — Верните его немедленно!
— Слишком поздно, — сказал я.
Серебристый эллипсоид «Наутилуса» проступил из тумана, как изображение на фотопластинке: медленно и беззвучно. Кабина в подбрюшье цеппелина светилась яркой россыпью огней. Дирижабль уверенно набирал высоту.
— Черт возьми, — почти простонал Метемфос. — Все кончено, Ботадеус. Понимаете? Это же конец!
— Напротив, полковник, — сказал я, снимая наконец-то галстук-бабочку. — По-моему, это начало нашего делового партнерства.
Ярко-белая светящаяся полоса расчертила серый войлок утреннего неба. Она началась на крыше «Кенотафа» и уперлась прямо в тушу «Наутилуса». Цеппелин взорвался мгновенно, вспухнув оранжевым шаром с черными прожилками каркасных шпангоутов; наполненная водородом сигара переломилась пополам, рулевые пропеллеры разлетелись в разные стороны по красивым параболам, а потом объятая пламенем кабина вместе с грудой пылающих обломков рухнула прямо на летное поле Хатшепсут.
ПЕРЕХОД
На пограничном пункте Дин-тир мы стоим четыре часа. Сперва ждем, пока у пограничников закончится пересменка; потом из автобуса перед нами долго и нудно выгружают багаж для таможенного досмотра. Я сижу у прохода; слева дремлет в кресле Метемфос, а за окном вяло тянется бесконечная вереница легковушек, навьюченных антикварной мебелью. Среди округлых тхебесских автомобильчиков затесался угловатый грузовик-полуторка с эмблемой миссии Тифарета на борту. В открытом кузове — два десятка раненых в окровавленных бинтах.
— Мои прогнозы сбываются, — мрачно говорит Метемфос, открыв глаза. — Исход из Тхебеса превратился в паническое бегство.
Автобус медленно трогается с места, дребезжа на раздолбанной тхебесской дороге, и въезжает в павильон Дин-тир. Мимо меня по проходу между сиденьями проходит, покачиваясь, Ксатмек. В руках у него бланк групповой визы и горсть мятых пятидолларовых купюр. Пять долларов с каждого пассажира, чтобы не вынимать сумки из багажника…