Изнанка судьбы
Шрифт:
— Спасибо. Спасибо за все, Рэндольф. Я твой должник. Надеюсь, когда-нибудь смогу сделать что-то равноценное для тебя.
— Элли, ты дура! — не помню, чтобы Терранс так сердился. — Не разбрасывайся направо и налево такими обещаниями! «Я твой должник» — не просто слова!
— Почему? Или он не спас мою жизнь? Даже два раза — когда отогнал грисков и дал противоядие!
— Терранс прав, это не просто слова. Ты не должна говорить их. Если кто-то помог, значит, у него были свои причины.
— А
Рэндольф посуровел. Улыбка ушла, как не бывало, теперь его лицо снова было непроницаемой маской:
— Будь. Но не давай зарока на долг. Ты не в том положении, чтобы дарить обеты.
— Но… — ужасно тяжело спорить сразу с ними двумя.
— Никаких «но», — отрезал призрак. — Лучше расскажи, что у тебя случилось.
— А что у меня случилось, Терри?
— С завещанием. Ты говорила об этом, когда мы встретили грисков.
Я покосилась на Рэндольфа.
— А Рэнди ты не стесняйся. Ему тоже интересно. Он нам поможет. Правда, Рэнди?
На Изнанке дом стряпчего выглядел старым и неухоженным. Мы поднялись по выщербленным ступенькам. Рэндольф высадил дверь одним ударом ноги. Мне осталось только восхищенно похлопать глазами.
— Хорошо, что обычные воры не знают про Изнанку. Так можно кого угодно обокрасть.
Рэндольф ничего не ответил — он крался впереди, сжимая в каждой руке по мечу. А Терри фыркнул:
— Глубина ваших умозаключений в последние дни просто поражает, принцесса. Вы удивительно поумнели с тех пор, как мы встретили нашего молчаливого друга.
Он на меня непонятно почему злился уже второй день и от злости язвил почти непрерывно. Я очень старалась не обижаться, но чувствовала — еще немного, и поссоримся. Первый раз в жизни.
Мы прошли через холл. Ночь на Изнанке не как у нас — непроглядная. Она неоднородна: живая объемная тьма слеплена из оттенков синего, серого и черного. В ней различимы силуэты и абрисы, четкие, как подсвеченные невидимой лампой.
Комнаты были пусты. На Изнанке меньше вещей, чем в моем мире. Здания почти всегда имеют двойника по ту сторону реальности. Еще деревья. А рукотворные вещи — редко. Люди и животные — никогда. Я пока не поняла, отчего так. Спрашивала у спутников, но фэйри только плечами пожали. Им это не важно.
Рэндольф поднялся по лестнице. Тихо бросил сверху «Чисто», и я поднялась следом.
— Какая комната, Элли?
— Я не знаю.
В этот раз Терри фыркал совершенно напрасно. Бакерсон не приглашал меня в свои покои. Да я бы и не пошла, если б пригласил.
— Ну что, перебудим весь дом? Давай, Элли. Переноси нас.
— Погоди, — Рэндольф втянул воздух. Прислушался. Заглянул по очереди в каждую из дверей.
— Что
Вместо ответа на подколку воин нырнул в одно из помещений. Вернулся и кивнул:
— Здесь.
— Ты уверен, что… — начал Терри, но мне надоело, что они все время спорят. Мой кролик в камзоле завел свои часы и в два прыжка пересек порог комнаты, открывая путь к привычной реальности.
Здесь было темно. Умница-Терри не зря настоял, чтобы я захватила лампу. В ее свете стало ясно: фэйри не ошибся, мы действительно попали в комнату Бакерсона. Сам хозяин сейчас спал. Его круглое лицо в окружении перин и одеял было безмятежным и счастливым. Так спит человек с абсолютно чистой совестью. Наверное, ему снился хороший сон.
Мне не было стыдно его будить.
— Вставайте, Бакерсон. Время отвечать за свои преступления, — надеялась, это прозвучит внушительно, но, судя по сдавленным смешкам Терри, получилось глупо.
Стряпчий разлепил мутные спросонья глаза. Посмотрел на меня. Потом на Рэндольфа. Перевел взгляд на лезвие меча, у своего горла. Глаза его расширились, мужчина открыл рот…
— Не надо, — негромко, но очень убедительно сказал фэйри. Клинок теснее прижался к коже.
Стряпчий не крикнул. Только всхлипнул и обмяк.
— Я вижу, вы не ожидали, что у безумной Элисон Майтлтон найдется что-то посерьезнее слов. И все же я здесь, чтобы снова говорить с вами про завещание отца.
— Элли, хватит пафоса. Просто спроси, где шкатулка.
— Ва-а-а! — Бакерсон перевел взгляд на Терри и стал совсем белым, в цвет своего ночного колпака.
— Вы солгали насчет завещания, не так ли? Вы были тайным душеприказчиком отца.
— Я не… — он покосился на меч, сглотнул, — не сказал всей правды.
— Вы солгали!
— Да, я солгал, — голос скакнул вверх, и в нем прорезались плаксивые интонации.
— Что же, у вас есть шанс исправить это злодеяние. Отдайте мне завещание и засвидетельствуйте в суде волю отца. Видят боги, я не прошу от вас многого. Просто сделайте свою работу.
У него затряслись губы:
— Я не могу. — Он хотел рассыпаться в каких-то невнятных оправданиях, но Рэндольф не дал ему продолжить. Он умело извлек стряпчего из постели. Даже не сказал ни единого слова, просто взял за шкирку и направил мечом, куда надо было. Я любовалась этой сценой с мстительной радостью, которую отнюдь не подобает испытывать леди из хорошей семьи.
Когда они стояли рядом, фэйри Бакерсону едва до плеча доставал, но если бы меня спросили, кто из этих двоих — настоящий мужчина, я и секунды не сомневалась бы в ответе. И дело не только в пузике, угадывавшемся под ночной рубашкой стряпчего.