Изнанка свободы
Шрифт:
— Отнюдь, любезнейший. Вы даже представить не можете, насколько я НЕ согласен, — щелчок аквилонской плети разнес его письменный стол на куски. Бакерсон плюхнулся на пол и, не отрывая от меня полных ужаса глаз, попятился ползком. Я, продолжая наступать, пинком ноги отшвырнул обломки.
— Мерзавец! Заморочил голову девчонке.
— Вы не поняли, — выкрикнул он высоким, бабьим голосом. — Я с самыми серьезными намерениями!
— Проверим! — конец плети захлестнул его шею и сдавил. — Говорят, за настоящую любовь не жалко умереть.
Стряпчий побагровел и вцепился руками в шею, пытаясь ослабить невидимую удавку.
— С чего ты вообще решил, что ровня ей? — я ослабил плеть и дал ему вдохнуть.
— Я… я… — вид у него был до того растерянный и жалкий, что я почувствовал презрение.
— Знаешь, в сказках принцессу всегда стережет злой дракон. Я — этот дракон, Бакерсон. Ты готов сразиться за ее руку?
— Нет, — со слезами в голосе выкрикнул этот слизняк. И сразу стал мне неинтересен. — Она ни о чем таком не предупреждала!
— Вот и славненько. Собирайся. Поедешь со мной.
Все время, пока ничтожество каялось и просило у девушки прощения за разорванную помолвку, я стоял в дверях с каменным лицом. Франческа тоже молчала, опустив глаза, только вздымающаяся грудь выдавала ее скрытую ярость. Я пинком спровадил стряпчего с лестницы, вышвырнув на человеческую половину мира, и вернулся к сеньорите.
— Ну как вам истинный облик вашего ухажера, леди? Не правда ли, красавец? Рыцарь! Защитник, — мне хотелось унизить и ударить ее словами, как можно сильнее.
Она молчала.
— Конечно, вы — Франческа Рино. Кто попало вам не подойдет, только стряпчий. Почему не сапожник и не повар, леди?
— Это подло, — тихо сказала девушка. — Он — всего лишь человек.
— «Всего лишь»? Да ты никак жалеешь его, Франческа. Что это за хобби такое — выбирать ничтожеств? Тебе так важно носить штаны в семье?
Она зло сузила глаз — верный признак, что я был прав в своем предположении.
— Я просто хотела освободиться. Уйти. Ненавижу тебя! Ты — чудовище!
Наверное, она тоже хотела причинить боль. И у нее это получилось.
Еще как получилось.
Я чуть было не утратил контроль. Неслышно и жутко взвыла тень за плечом. Чудовище? Ха, да она даже не представляет, что такое НАСТОЯЩЕЕ чудовище.
Губы свело в язвительной ухмылке. Взращенная Гайлсом и гордостью привычка улыбаться, когда бьют, не показывая, как в действительности больно…
Так и не смог от нее избавиться. Да и не пытался.
В тот момент я был близок к тому, чтобы перестать сдерживать свою темную спутницу, выпустить наружу дикий, полный огня и боли Хаос…
Но рядом была Франческа!
От удара о стену заныли костяшки пальцев — я разбил их в кровь, и эта боль заставила опомниться.
— Достаточно попросить, сеньорита. Хотела стряпчего — получи стряпчего. Можешь выходить замуж, не стану препятствовать, — я схватил плащ и горн. — Беги, еще успеешь его догнать.
Intermedius
Лорд-командор
В
Вот и сейчас отзвучал второй час пополудни. Невысокий светловолосый мужчина, который уже минут двадцать приплясывал на морозе у подножия башни, время от времени поднимая голову, чтобы свериться с бегом стрелок, недовольно поморщился, поднял повыше ворот и укрыл руки в пазухи одежды. С утра было солнечно, но к полудню, как это часто бывает на севере, небо заволокло тучами, с моря потянул резкий бриз и стоять, коченея на холодном ветру, становилось все сложнее.
— Генрих! — мягкий голос из-за спины оборвал томительное ожидание.
Названый Генрихом, обернулся и почтительно поклонился.
— Мессир.
— Холодно как-то, — вновь подошедший зябко поежился. — И чего ждешь на таком ветру? Пошел бы в трактир.
Генрих махнул рукой, как бы говоря «да ну его».
— Не могу. Душно там, чадно…
— А, ну да. Ты же у нас нюхач. Тогда пройдемся.
Они свернули на одну из узких улочек, что колесными спицами расходились от главной городской площади. Справа и слева наползали друг на друга узкие фасады домов, нависали над мостовой, почти образуя над головой каменный свод — руку протяни и дотронешься до соседского окна. Человек, к которому Генрих обращался «мессир», временами беспокойно поглядывал наверх, словно опасался, что его окатят ведром помоев.
— Не люблю север, — пожаловался он своему спутнику. — Холодно, сыро, летом не уснуть — светло. То ли дело у нас, в Анварии… А ты ведь родом из этих мест, Генрих?
— Из Прайдена.
— А, ну там хоть теплее.
Улица вывела к порту. Здесь было тихо и безлюдно — по календарю шла пятая неделя весны, но Янтарный океан продолжали терзать зимние шторма, и безумцев, готовых бросить вызов стихии, не находилось.
— У вас получилось, мессир? — спросил Генрих. Его голос слегка дрогнул.
— Думаю, да.
— И?
— Все не так плохо. Или все очень скверно — как посмотреть. Представь себе, что ты подбрасываешь монету, — в доказательство своих слов мессир извлек из кармана серебряный солид и подбросил. — Пока монета в воздухе ты не знаешь, что выпадет — орел или решка. Вот наша ситуация сейчас — та же монета. И самое печальное, что если я попробую повлиять, почти наверняка выпадет решка. Судьба не терпит слишком явного насилия.
В доказательство своих слов он продемонстрировал упавший реверсом солид.