Изнанка

Палий Сергей Викторович

Рысцов не мог больше крепиться. Он рассмеялся во всю глотку.

– Ну и ну... Странички, стало быть, верстаю...

Вдруг он перестал улыбаться. Новая догадка ветвистой молнией обожгла череп изнутри.

– Если сейчас только две тысячи пятый... То можно все предотвратить. Надо только отыскать Всеволода.

И никогда не появится эс...

Ольга с жалостью и укоризной посмотрела на него. Погладила по голове:

– Валера, у нас нет и никогда не было знакомого по имени Всеволод.

– Правильно. Он только будет...

– У тебя сейчас самый острый момент. Такое уже было не раз: ты болезненно переживаешь крушение несуществующей жизни, которой дышал, где радовался и плакал. Это больно, я даже не представляю – насколько больно... Наверное, это похоже на ощущение, когда отнимают руку... Или вставляют искусственное сердце.

Валера смотрел на Ольгу в упор. Она не впервые говорила ему эти слова – он не помнил, но чувствовал.

– А Мелкумова? Шуров? Феченко?.. Их тоже... нет?

Ольга, не отводя пронзительно утомленный взгляд, едва заметно покачала головой. Отрицательно.

Валера медленно поднял руку и потрогал указательным пальцем за правым ухом. Бугорок, под которым должен был прощупываться ресивер-имплантат, отсутствовал. Неужели все это было игрой воображения, сбивающего с ног память о страшных днях войны?..

– Хочешь, я расскажу тебе о том мире, в котором жил?

– Да. Только завтра, хорошо?

– Конечно...

Ольга поцеловала его в щеку, оставив почти неуловимый запах духов, и улеглась, поправив подушку.

– Оля...

– Что?

– Можно я пока не буду выключать свет?

Она вздохнула и, натянув одеяло на голову, прошептала:

–

Спокойной ночи...

Рысцов встал, раздвинул тюлевые занавески и открыл форточку настежь. Присел на кромку кровати, стараясь, чтобы матрац не скрипел, и стал смотреть сквозь стекло.

Там горели фонари, складываясь в незнакомый мерцающий узор. Фальшивила какая-то ночная птица, деревья шептались друг с другом о своих летних мыслях, доносился приглушенный смех припозднившейся компании.

Вспомнились вдруг и быстро проплыли перед глазами чьи-то строчки:

В чужом окне —Чужой квартал.Бесцветный сон.Пустые лица...

Валера сидел так до самого утра. Он все смотрел и смотрел на гладкую кожу своих рук, ровные костяшки, аккуратно обстриженные ногти. Ничто не пропадает бесследно – остается фрагмент, контур, нечто эфемерное, напоминающее о реальности прошлого... Так и его шрамы. Они не исчезли.

Они всего лишь переместились на плоть памяти.

На темные грани снов.

Рысцов оглядывал вещи, наполняющие чужую комнату. Переводил взгляд с одной на другую, старался ухватить смутные образы, хвостики ассоциаций, какие-то крошечные штришки, фрагменты полотна, которое никак не мог обозреть целиком.

Взор спотыкался на мизерной нестыковке и слетал за пределы рамки...

Что-то не клеилось.

* * *

Когда первый солнечный лучик отскочил желтеньким бликом от лакированной деревянной фигурки лебедя, Валера уже спал.

Да так крепко, что сны больше не терзали его.