Изобретательница динамита: Оригиналка

Егоренков Алексей М.

От кафе я собрался было топать к автобусу, но Вадим объявил, что мы поедем «на иване», и взялся ловить машину.

Мы ехали домой, радио бормотало музыку, а сквозь выпуклое ветровое стекло двумя трассирующими очередями неслись оранжевые огни ночного шоссе. На душе у меня было легко и весело, приятели тоже разделяли мой энтузиазм: Вадик прицепился к водителю с просьбой порулить, хотя едва мог поднять глаза на дорогу. На переднем сиденье завязалась короткая потасовка, потом Вадим признал себя побежденным

и немедленно уснул. А Влад что-то рассказывал мне в ухо, перекрикивая радио и мотор.

Смутно припоминаю, как добрался до массивной бордовой двери нашей квартиры, как пытался отпереть ее раз десять, но все время промахивался мимо скважины и ронял ключи. А потом сестра, разбуженная возней, открыла дверь сама.

Мы с Криськой молча стоим по разные стороны порога: она сонная, в пижаме, а я — пьяный и ослепленный яркими светильниками прихожей, которые внезапно вынырнули из-за двери.

— Боже, — произносит наконец сестра. — Два часа ночи!

Молча киваю и делаю нетвердый шаг в прихожую. Стаскиваю непослушную куртку, потом путаюсь в шнурках ботинок.

— Нарезался? — спрашивает Криська.

— Угу, — отвечаю, пытаясь стащить обувь.

— Подожди, — говорит сестра, снисходительно наблюдая мои потуги. — Дай помогу.

Охотно позволяю ей стащить с меня ботинки. Она приседает на корточки и берется распутывать узлы на шнурках, затянутые моими хмельными руками.

Спрашиваю:

— У нас пожрать чего-нибудь есть? Горячего…

— Суп в холодильнике, — говорит Криська. — Надо разогреть.

Киваю и топаю на кухню. Сестра наблюдает за мной, недоверчиво хмурясь, потом говорит:

— Стой, идет мимо меня на кухню. — Сама тебе разогрею.

Я с трудом пропускаю Криську, чтобы разминуться с ней в узком коридоре. Сестра проходит мимо, обдавая меня запахом кожи, ароматом свежевымытых волос и легким шлейфом цветочных духов.

Смотрю на нее и вспоминаю историю из детства, когда дядя с тетей спросили маленького Колю, на ком он хочет жениться, когда вырастет. Коля сначала смутился и задумался, а потом промямлил: «На Кристине». Тогда тетя улыбнулась, а дядя засмеялся и сказал: «Нельзя».

И все равно детишки во дворе вечно дразнили маленьких Колю и Кристину женихом и невестой, за что получали тычки то от сестры, то от брата.

Пробираюсь вслед за сестрой на кухню. Здесь тоже яркий свет, от которого у меня темнеет в залитых глазах. На ощупь вылавливаю табурет, подтягиваю его к себе и бессильно падаю на твердое гладкое сиденье.

Сонная Криська копошится у плиты.

— Ух, я злая, когда не высплюсь, — сообщает она, не оборачиваясь. — Попадись мне сейчас кто под руку…

Она в меховых тапочках, у нее по-прежнему стройные (хоть и немного худые) ноги, гордая осанка… В наше время девчонки очень

мало внимания уделяют аристократизму: в осанке, в повороте головы. У моей сестры он есть, и, могу сказать, это очень украшает.

Вспоминаю другую историю, когда маленькая Криська подошла к Коле и спросила со всей детской серьезностью:

— Коль, а у тебя правда есть?.. — склонилась и прошептала ему на ухо еще одно слово.

Коля слегка покраснел и ответил:

— Да.

— Послушай, — заинтригованно сказала тогда сестричка, снова без тени насмешки. — Покажи, а? Пожалуйста!

Коля отрицательно помотал головой и покраснел еще сильнее.

— Ну, покажи, — повторила маленькая Криська, просительно заглядывая ему в глаза. — Я не буду смеяться, — пообещала она. — Я никому не расскажу.

Коля снова помотал головой, как оглушенный теленок.

— Пожалуйста! — продолжала настаивать сестричка. — А я тогда… могу тебе показать… если хочешь.

Но Коля упрямился, смущаясь больше и больше, поэтому детское любопытство Криськи так и не было удовлетворено. Тогда им обоим было по восемь лет.

Смешно, но Криськина мама воспитывала их в такой строгости, что только в том возрасте маленькая Кристина впервые узнала про разницу между мужчиной и женщиной. Коля знал и раньше, но подобные вопросы его очень стесняли.

А ведь мы с сестрой тогда уже ходили в школу. Учились в одном классе.

Потихоньку прихожу в себя, сидя на прохладном твердом табурете. На плите аппетитно булькает кастрюля с супом, около плиты сидит разбуженная моим поздним явлением Криська. Она по-прежнему в пижаме с глубоким разрезом на груди, только он строго застегнут под самый ворот.

— Кристин, — говорю.

— У? — отзывается сестра, протирая глаза и потягиваясь.

Криська не кормит ребенка грудью, предпочитает вскармливать его кашей из бутылочки. Она утверждает, что у нее мало молока, а каша ничуть не хуже, но я не согласен. Одно дело бездушная стеклянная бутылка с соской, и совсем другое — женская грудь.

— Школу помнишь? — говорю.

Криська наливает тарелку отличного куриного супа, ставит ее передо мной.

— Спасибо, — благодарю сестру, легонько пожав ей руку выше локтя. Принимаюсь за еду.

— Приятного аппетита, — сердито отзывается Криська. — Школу? Стараюсь не вспоминать, — отвечает она на мой вопрос. — Та еще кунсткамера… Что было в школе, сейчас не в счет.

— Почему же? Мы ведь были совсем юные, еще ни в чем не разочаровались. Непуганые.

— При чем здесь это, — говорит сестра. — Ты скажи, чему тебя там научили? Ты вынес из школы что-нибудь полезное? Чего не смог бы выучить сам, сидя дома?

Кажется, моя невыспавшаяся сестричка нашла себе цель для растерзания.