Изольда Извицкая. Родовое проклятие
Шрифт:
В середине 50-х на «Мосфильм» с предложением экранизировать «Сорок первый» пришел выпускник ВГИКа, ассистент режиссера Киевской киностудии Григорий Чухрай. Когда-то по повести Бориса Лавренева уже был снят фильм знаменитым кинорежиссером Яковом Протазановым. Но старый фильм был немым. Звуковой римейк оказался весьма кстати. Чухрай прочел впервые «Сорок первый», когда во время войны лечился после ранения в челябинском госпитале. Эта история запала ему в душу. Окончив ВГИК, он решил ее экранизировать, причем по собственному, адаптированному к современности, сценарию. Его «Сорок первому» суждено было стать одним из первых и ключевых оттепельных фильмов.
На Киевской киностудии им. А. Довженко, куда вначале отправился Чухрай с идеей постановки лавреневской повести, его категорически завернули. Было сказано, что любовь красной партизанки к белогвардейцу неактуальна. И предложили снимать фильм «Триста лет тому» — об объединении Украины с Россией. Делать было нечего, Чухрай согласился, но не сдержался,
И хотя столичное кинематографическое начальство тоже вначале сомневалось, нужна ли советскому кинематографу вторая экранизация повести, где главный герой, белый офицер, вполне вызывает человеческие симпатии, участник Сталинградской битвы, о которой он правдиво рассказал перед своей кончиной в автобиографической книге «Моя война», смог настоять на своем. И новелла известного беллетриста Бориса Лавренева «Сорок первый», повествующая о вполне реалистическом, а может, и мелодраматическом эпизоде гражданской войны — о любви девушки и синеокого поручика, любви внезапной, сильной и искренней, была запущена в производство. Директор «Мосфильма» Иван Пырьев не только разрешил постановку, но и обещал по окончании благополучной съемки жилье — комнату в новом, строящемся возле студии, доме.
Однако вскоре московской идиллии пришел конец. Григорий Колтунов, подключившийся к работе над сценарием, не только постоянно конфликтовал с Чухраем, но и гнул свою линию, считая, что любовь Марютки к классовому врагу, поручику Говорухе-Отроку, нуждается в осуждении. Чухрай же считал, что гражданская война заслуживает более объемного и честного изображения. Он не собирался делить своих героев на красных и белых, правых и виноватых. Таким образом, сценарий пришлось переделывать раз шесть. И все-таки молодому режиссеру удалось отстоять собственное видение будущего фильма. При этом пришлось поменять и актеров. Вначале на главные роли были выбраны начинающие актеры — Екатерина Савинова и Юрий Яковлев, последнего очень рекомендовал режиссеру Иван Пырьев. Однако ни один из них в картине так и не сыграл: Савинову запретил снимать сам же Пырьев, когда она влепила маститому режиссеру за приставания пощечину, а кандидатуру Яковлева отклонил сам Чухрай.
Среди других претендентов значились и Руфина Нифонтова с Иннокентием Смоктуновским. Однако не подошла и эта пара. В результате на главную мужскую роль поручика был утвержден «красавец эпохи» Олег Стриженов («Овод», «Капитанская дочка», «Белые ночи»), а Марюткой стала недавняя выпускница ВГИКа Изольда Извицкая. Правда, с ее утверждением на роль тоже все оказалось не так гладко — худсовет «Мосфильма» выступил против ее кандидатуры, считая, что грациозной зеленоглазой красавице с превосходной гривой светло-каштановых волос вряд ли удастся сыграть диковатую и резкую Марютку. Однако Чухрай считал иначе. Режиссер был уверен, что роль немного угловатой девушки с ружьем, словно специально написана под утонченную красавицу Извицкую. И отстоял молодую актрису. Пришлось чиновникам от «Мосфильма» согласиться с доводами режиссера. Работа над картиной продвигалась непросто. Нашлось немало противников точки зрения режиссера на войну, на то, как надо ее снимать. Однако, когда фильм вышел на экраны и получил множество призов, в том числе и награду Каннского кинофестиваля, он подтвердил правоту точки зрения режиссера, утверждавшего: «К искусству кино я относился почти религиозно. Я считал, что фильм — это поступок, и стремился снимать так, чтобы не стыдиться своих поступков».
Однако не прошло и нескольких недель со дня начала работы, как съемки остановились. «У меня вышел конфликт со сценаристом Колтуновым, — вспоминал позже Григорий Чухрай. — Сценарий у меня фактически уже был до него, но я решил, что нужна все-таки опытная рука драматурга. И вот Колтунов, воспитанный в правильном духе, сразу понял, какая это скользкая тема — любовь к врагу. Он мне сказал: «Не беспокойтесь, мы выйдем из этого положения». И действительно вышел. Мы писали так: один эпизод — я, другой — он. И вот он придумал эпизод: Марютка сочиняет стихи, и к ней являются души, образы погибших в песках товарищей и спрашивают: «Как же ты могла полюбить нашего врага?» И она отвечает: «Никогда вас не забуду, и любить его я буду». Это был эпизод оправдания. Я запротестовал против этого. Сказал, что не хочу ни перед кем оправдываться, что и Марютка в этом не нуждается — она полюбила! Да, полюбила врага. Ну и что? Полюбила, и все! А мне начали возражать: «Так нельзя. Чему мы учим нашего зрителя?… Собрали на студии худсовет, и я готовился выступать с протестом, но накануне встретил Юткевича, и он мне посоветовал ни в коем случае этого не делать. Я удивился: «Ну, как же я буду снимать эти эпизоды?» — «И не снимайте! Когда поедете на натуру, там вы будете снимать то, что вы захотите. А если сейчас вы затеете спор, когда у вас так много противников, вы рассоритесь с ними, и картину вам не утвердят…» И я воспользовался его советом,
Интересна позиция по поводу постановки «Сорок первого» другого известного советского режиссера Григория Рошаля, который тоже активно выступил против съемок. Он опускался до крика, с хрипотой доказывая худсовету: «Молодой человек стоит перед пропастью, а вы толкаете его! Вы понимаете, что даже теоретически эту картину нельзя поставить, потому что если зритель увидит симпатичного поручика, то он простит Марютке, что она влюбилась в него, но не простит выстрела. Если же поручик будет отрицательным, то зритель не простит Марютке то, что она его, такого, полюбила… Одним словом, этот фильм сделать нельзя!» И, немного успокоившись, добавлял: «Вы что же думаете, молодой человек, что, кроме вас, никто не читал этого рассказа? Но сделать его нельзя! Вот когда работал Протазанов, тогда это было еще возможно…»
Между тем судьба картины висела на волоске даже после того, как ее все-таки разрешили снимать. Даже на завершающем этапе, когда уже угадывался будущий успех картины, кое-кто продолжал сомневаться и вставлять «палки» в колеса. Все тот же Колтунов послал на имя Пырьева такую записку: «Уважаемый Иван Александрович. Только что я посмотрел материал картины молодого режиссера Чухрая. Ставлю вас в известность, что под этой белогвардейской стряпней я не поставлю своего честного имени».
Безусловно, что все эти драматические коллизии вокруг фильма отрицательно влияли и на остальных участников съемок. Всю съемочную группу лихорадило, ведь судьба картины висела на волоске. Переживали и актеры. Больше остальных нервничала Извицкая. Во многом это объяснялось ее молодостью и отсутствием необходимого опыта, уверенностью в себе, ведь это была ее первая серьезная роль. К тому же съемки проходили в довольно сложных климатических условиях, в пустыне, и эти обстоятельства тоже отрицательно сказывались на молодой актрисе, послужив частым срывам. В такие минуты Извицкая впадала в уныние, подолгу плакала, убегая на берег Каспия. Работа простаивала, и тут ассистента режиссера осенило — он посоветовал Чухраю вызвать на съемки молодого мужа актрисы — Эдуарда Бредуна. Так и поступили, причем для артиста была специально придумана и эпизодическая роль — казака, чтобы он стал полноправным участником работы над фильмом. Дебютантка тут же успокоилась, пришла в себя и блестяще сыграла роль, передав не только удивительную цельность натуры своей героини, но и силу внезапно проснувшегося в ней чувства, весь трагизм неминуемой развязки. Бредун же неожиданно повел себя на съемках по-хамски — регулярно напивался, пытался поучать и даже оскорблял режиссера. Однажды в нетрезвом виде чуть не подрался с Чухраем, вот только не учел, что Григорий Наумович — бывший десантник… В общем Бредуна отправили обратно в Москву.
Непросто складывались отношения у Григория Чухрая и с оператором картины Сергеем Урусевским, на тот момент уже сложившимся и известным в кинематографических кругах мастером. Урусевский вместе с супругой, вторым режиссером Беллой Фридман, пытался захватить лидерство в работе над картиной. Руководить процессом, отодвинув Чухрая в сторону. Практически весь период работы над картиной продолжались конфликты, разборки, собрания и взаимные оскорбления. Дошло даже до того, что Чухрая на нервной почве сразил остеомиелит. В какой-то момент Урусевский стал подумывать и о том, чтобы покинуть картину. Однако, ради общего дела, все же смирил свои непомерные амбиции и нашел в себе силы закончить работу. Отчего картина, надо сказать, несказанно выиграла, а мир получил возможность наслаждаться этим великолепным произведением. Сегодня уже невозможно представить ее без потрясающих урусевских пейзажей, панорам и удивительно романтических и героических портретов героев.
И все же, как известно, фильм — творение коллективное. Все участники съемочной группы — от сценариста, режиссера, художника, актеров, гримеров и костюмеров — в той или иной степени сопричастны его успехам и неудачам. Сам Урусевский сравнивал творческий коллектив с оркестром, «в котором каждый инструмент в полную силу своего таланта ведет свою партию, сливающуюся в общем потоке, эмоционально воздействующем на зрителя».
«Сорок первый» стал для оператора прекрасной площадкой для творческих экспериментов. Урусевский с удовольствием открывал все новые, неведомые художественные возможности камеры. И в основе этих исканий и любых операторских решений лежит живописная основа. Сюжетные условия этого произведения оказались таковы, что буквально все действие картины, за исключением нескольких эпизодов, разворачивается в пейзажной обстановке. Основная часть посвящена двум главным героям, поэтому портретные изображения здесь особо важны. Сам характер драматургии фильма, в особенности его лирическая линия, бесспорно, требует большой экспрессивной силы изобразительного языка. И выразительность некоторых фрагментов картины целиком зависит от этой экспрессии. Например, та часть, которая запечатлела тяжкий путь по пустыне от Гурьева до Урала, совершенный отрядом красноармейцев, и неожиданная робинзонада героев на заброшенном острове, с непростой историей их взаимоотношений, наверняка бы оказалась на экране малоинтересной, если бы не различные оттенки чувств и переживаний главных героев на фоне окружающей их природы.