Изольда Извицкая. Родовое проклятие
Шрифт:
22.11.52 г.
Славушка, здравствуй!!!!!!
Вот наконец пишу тебе. Болела я очень. А вчера получила на почтамте от тебя, хороший, 4 письма. Очень хороший ты парень, Славка, просто чудо, я это очень хорошо чувствую, и мне очень жаль, что я такая плохая. Только не надо так писать, что я тебя не люблю, это неправда. Мне очень хочется, чтобы тебе было хорошо, очень хочется, значит, я тебя люблю, но повторяю, что я-то не для тебя, я очень плохая. Ты должен отнестись к этому внимательно, потому что я могу очень испортить твою жизнь, Славонька! Подумай, пожалуйста, дорогой, можешь ли ты быть со мной, ведь немного меня знаешь? Подумай, кем я буду и что меня ждет. Конечно, каждый человек имеет право на личное счастье, но я, очевидно, или ничего не понимаю, или это мое мировоззрение, но у меня нет никакой еще потребности в создании своего семейного счастья. Слава! Говорю откровенно. В этом явлении мне не нравятся многие вещи, даже такие, которые, можно сказать, известны нам двоим… Почему так, не знаю.
Я сама решила так, что я очень и очень дурная, мне и нужно дурного человека, но только не сейчас, а через несколько лет, а ты очень хорош. Повторяю, Славушка, что мне очень хочется твоего счастья, почему-то мне просто необходимо знать, что ты живешь хорошо. Все эти дни я очень много думала и ничего не решила, но одно мне страшно вообразить, что у меня не будет друга Славки, очень трудно, почти невозможно.
Читала твои письма и видела, как ты остываешь, Славушка, да, это, пожалуй, так и должно быть, ты в конце концов во всем должен разобраться. Сейчас я лично не знаю, что делать, не знаю, напиши, но прошу тебя, подумай как следует, а не делай скороспешных выводов.
Скажу тебе откровенно, что моментами мне казалось, что я тебя не люблю, когда вспоминаю… но если представить, что Слава уже не мой друг, то мне становится не по себе, хочу, чтобы ты был мне другом, ты очень хороший, очень. Ведь я за эти дни многое пережила, многое случилось у меня происшествий, да еще проклятое моральное состояние с болезнью, но написать НЕ МОГЛА, а вот сейчас уже не могу больше молчать, нет сил!
Мне, конечно, нужно просить прощенье у тебя за подобный лепет, но иначе я ничего
Напиши мне вразумительный ответ, хороший мой.
23.11.52 г.
Здравствуй, Изулька!
Жизнь, безусловно, очень интересна и разнообразна. И чем труднее она, чем больше на пути встречается различных преград, тем она краше, прекраснее.
Ведь преодоление любой преграды вселяет в человека большой прилив энергии, утраивает его силы, уверенность, толкает его на еще более трудный путь.
Бывает и обратное, когда человек оказался слабым и на данном этапе терпит поражение, либо непосредственно по своей вине, либо в силу каких-либо обстоятельств, но… несмотря на это он смело продолжает идти вперед и исправляет свою или же чьи-то ошибки.
А бывает и по-другому, когда, достигнув вершины, познав в деталях весь пройденный путь, на последнем шаге человек падает в пропасть, совершенно неожиданно и причем по своей собственной, нисколько не оправданной вине. Вот с первым мне приходилось сталкиваться очень часто, но никогда я не грустил, не чувствовал себя подавленным, как бы трудно мне ни было. Я был всегда весел, я верил в себя и любая трудная минута, любое трудное дело учило меня, даже от неудач я получал удовлетворение.
А вот сейчас что произошло — это, пожалуй, самое страшное, самое кошмарное, что может случиться с человеком.
Аудитория, заполненная студентами, преподавателями, совершенно посторонними людьми, за красной скатертью сидит комиссия и… у чертежей с указкой в руке студент-выпускник. Вступительное слово председателя, затем декана и… началось. Сначала как будто шло хорошо все, ну а потом все изменилось в обратную сторону.
И когда окончилась защита, уже новоиспеченного инженера окружили его товарищи различных курсов и со всех сторон слышались одни восклицания — «Ты что с ума сошел, что с тобой случилось, ведь это был не ты!» Что мог ответить он? Да и стоило ли что отвечать — он бит был здорово, заслуженно, ответ и оправдание здесь были неуместны.
Вот так бывает в жизни, Иза, очень трудно, стыдно даже по улице идти в такие минуты, стыдно в глаза даже людям смотреть, а почему? — да потому что я действительно стал дураком, жалким, безвольным — противно мне самому сейчас на себя смотреть.
Что будет дальше, я не знаю. Работать куда-нибудь придется ехать далеко, на должность инженера с окладом до 700 рублей. И правильно — я большего не заслужил.
Поеду прямо на работу, без всяких отпусков.
Вот все, Изулька.
Часы тебе сделал, мировые стали, если не буду сам в Москве, то передаст тебе их Юра!
Всем большой привет.
Тебе привет от всех знакомых.
Целую тебя.
Такой сейчас
24.11.52
Здравствуй, Иза!
До получения последнего письма я еще сомневался в своих предположениях, но, оказывается, еще я могу читать мысли на расстоянии. Месяц и два дня — это самый страшный, самый большой урок для меня.
Весь этот месяц я старался не думать о том, что, наконец-то, стало реальностью. Как это тяжело, ты даже не можешь представить себе, что было со мной, да и никогда не узнаешь об этом. Я не понимаю только, зачем, для какой цели нужно было так лгать, притворяться и показывать свои внутренние чувства с совершенно другой стороны. Зачем нужно было показываться любящей не только мне, но и людям, для чего нужна была такая видимость? Ведь играть можно лишь на сцене, а в жизни никому не дано права — это ты понимаешь, что такое, Изка, — это больше чем подло, это просто несовместимо с нашей действительностью.
Я, например, сужу по себе, что я встречался со многими девчонками, которых я не любил, но таких подлостей я не делал.
Я пишу тебе прямо, как писал всегда, т. е. как я думаю, как мне велит поступать мой внутренний мир, насколько я тебя раньше любил, настолько я тебя сейчас ненавижу, я презираю тебя.
Ты бросила в мою душу целый ад, все нечеловечное, самое противное я познал за один какой-то месяц. «Вечно твоя и только твоя…» — эх, ты, ты человек без мыслей и убеждений собственных, ты просо лживая с утра и до вечера и с вечера до утра!
Больше я тебе ничего не могу сказать.
Желаю всех попутных ветров.
Обо мне можешь не волноваться, я найду дорогу и девушку, конечно, найду, которая по-настоящему открыто будет говорить. Но с тобой мы еще встретимся.
Прошу тебя, пришли мне все до единой мои фотографии до 1 декабря, ибо 2-го я уеду.
Я все сказал, что думал, мне можешь больше не отвечать.
Прощай.
24.11.52 г.
Ленинград
Мне очень жаль тебя, Слава, но я не люблю тебя более, потому что оправдалось то, чего я боялась: ты оказался слабее меня. Почему жаль? Да потому, что ты очень хороший парень, я хотела бы иметь такого друга, но чтобы любить еще его, то он должен быть для меня сильным человеком.
Можешь не беспокоиться обо мне, я никогда не пропаду, а пугать меня не стоит, я тебя не боюсь, несмотря ни на что.
Хотелось бы мне поговорить с тобой лично, я честна была перед тобой и всегда такой буду, поэтому мне стыдно с тобой встречаться.
28.11.52 г.
Здравствуй, Изулька!
Не хотел больше я тебе писать, не встречаться, но… не могу никак пока выполнить даже первое условие.
После того, как написал тебе последнее письмо, а писал я его в тот момент, когда самое страшное обрушилось на мою голову: диплом с четверкой, поиски причины для оправдания перед распределительной комиссией за свой обман, все-таки это очень серьезное дело, за каждое сказанное слово я должен отвечать с полной ответственностью и будущая работа — очень хотелось иметь работу, которая удовлетворяет тебя внутренне, а не то чтобы ехать куда-нибудь, даже в хорошее место, чтобы только отсиживать свои часы без какой-либо искорки. Последнее твое письмо окончательно убедило меня в правоте моих сомнений, причем я его читал Ан. Ст. с М.Вас., они говорили то же самое, ну я и решил бухнуть тебе ответ. Но, Изулька, я и сейчас все-таки остаюсь при своем мнении, и свои слова я никогда не возьму обратно. Разница только в том, что если в тот момент я был очень зол на тебя, у меня все кипело, я никогда, никогда не допускал такой мысли, что моя хорошая, любимая Изонька может так холодно, так жестоко отнестись к Славке, после таких встреч, слов и отношений, которые действительно бывают один раз в жизни. Такого лета больше не будет — как легко писать, но трудно представить и поверить в это. Ведь я больше месяца ходил как чумной, кроме тебя у меня абсолютно больше ничего не было в голове, даже при защите все 50 минут ты у меня не выходила из головы, дело доходило до смешного — везде надо мной смеялись. Это было очень тяжкое для меня время, и сейчас я не могу представить себе, как все это могло случиться, как будто бы я был в потустороннем мире.
Ты можешь мне сейчас сказать и именно так скажешь: «Зачем он это пишет, ведь я уже не та»… Я знаю это, Иза, и все-таки пишу, потому что пока что я не могу еще отделить тебя от себя, несмотря ни на что я тебя еще люблю и почему-то все плохое куда-то улетучилось, а потом я всегда делаю так, как мне велит мое сердце. Сейчас оно разрешает, ну вот я пишу.
А сейчас, Изулька, уже несколько дней мне совсем хорошо, сейчас у меня есть хорошая идея — это работа, которой я могу отдать всего себя, все свои силы и знания, а ведь это в жизни главное, когда человек выходит именно на такую дорогу, о которой он мечтал. Я еду в Свердловск на студию, на творческую операторскую работу, даже большую, чем предполагал я раньше, уже получил путевку.
…
Будь счастлива, Иза.
Но в будущем так все-таки не поступай — это очень нехорошо, не нужно быть такой. Никогда не забывай одного, что вокруг тебя находятся люди такие же, как ты, ничуть не хуже и не лучше, не делай исключений для себя.
Тогда ты будешь очень хороший товарищ и друг.
За все плохое и нехорошее, по отношению к тебе, я извиняюсь пред тобой, но плохого я тебе никогда не хотел.
Первые роли, первые разочарования
Сниматься в кино Извицкая начала за год до окончания института — в 1954 году, правда, пока только в эпизодах: в приключенческой ленте «Богатырь» идет в Марто», в оптимистической драме «Тревожная молодость». В них Извицкой ничего играть и не пришлось, но само участие в этих съемках прибавило юной дебютантке уверенности в себе. Первой заметной работой стало ее участие в мелодраме «Первый эшелон».
Он стал третьим фильмом с участием Изольды Извицкой и судьбоносным, задавшим тон всей ее дальнейшей творческой карьере. После роли трактористки и секретаря комсомольской организации Ани Залогиной Извицкая, с легкой руки режиссера Михаила Калатозова и оператора Сергея Урусевского, получила свою звездную роль — Марютку в «Сорок первом». Здесь же, в «Первом эшелоне», она встретила и своего будущего мужа актера Эдуарда Бредуна. Вот как предстают первые месяцы ее брака в ее письме школьной подруге Зорине Кормилицыной, написанном 12 декабря 1954 года: «Извицкая — идиотка. Вышла замуж. Да-да. Это реальное дело. Факт в паспорте. Но ты не огорчайся, мой котенок. Она, эта дрянная девчонка, которая называется актрисой, все такой же баламут и ничего не понимает в жизни. Она каждый день ссорится с мужем по поводу: кто глава семейства. Так еще и не выяснили. А расписались мы с ним 26 ноября. Да будет увит хоть один день розами и лианами. Короче, он актер. Снимается со мной в «Целине» (рабочее название «Первого эшелона». — Авт.).
Конечно, размолвки случаются в любой семье, особенно в молодой, пока не стерлись острые углы во взаимоотношениях молодоженов, но в данном случае, как показало будущее, первым разочарованиям суждено будет перерасти в годы устоявшихся несчастий и бед…
«Первый эшелон» стал творческим трамплином не только для Извицкой. Он открыл миру целую плеяду молодых актеров, впоследствии ставших цветом российской кинематографии и театра: Олега Ефремова, Татьяну Доронину, Нину Дорошину, Эльзу Леждей… Снятый прекрасными операторами Юрием Екельчиком и Сергеем Урусевским по сценарию Николая Погодина, проиллюстрированный гениальной музыкой Дмитрия Шостаковича, фильм рассказал
Вот как вспоминает свою работу и встречу с Изольдой Нина Дорошина, сыгравшая в картине одну из своих первых заметных ролей.
«С Изольдой мы встретилась полвека назад на картине «Первый эшелон». Обе мы были тогда студентками — она четвертого, а я второго курса. В следующий раз мы увиделись на съемках «Неповторимой весны», когда я, в свою очередь, училась на четвертом курсе, а Изольда уже стала актрисой Театра киноактера. Мы были с ней тогда еще юные и очень неопытные, «зеленые» артистки. Все было интересно, все было вновь.
На первом фильме у нее была любовь, мы ее и замуж там выдали за Эдика Бредуна. А потом жизнь нас развела: она была актрисой кино, а я театра, работала в другом месте. И в дальнейшем мне уже не приходилось с ней пересекаться, никак и никогда. Мы жили разными жизнями, занимались разными делами — она много снималась и разъезжала по фестивалям и встречам. У киноактеров свой образ жизни, нежели у драматических актрис. У нас свои дисциплина и режим. Мы привязаны к месту работы. Я знала, что Изольда снималась, была замужем и вначале жила с Эдиком вполне счастливо. Не знаю, когда у них произошел тот конфликт, о котором теперь знают все, почему они под конец жизни расстались…
Наша жизнь на «Первом эшелоне» была очень интересной и событийно наполненной. Эта поездка на целину оставила в моей душе незабываемый след. У нас был совершенно потрясающий коллектив. Экспедиция длилась восемь месяцев. Все это время мы жили отдельно от дома, своих близких, собственной взрослой жизнью, как туристы — в палатке, в вагончиках. Любили собираться вечерами под полным звезд небом, с песнями, танцами, ночными кострами. Нас переполняла такая радость, такое счастье… Вокруг такие красивые места — цветущие поля, все эти луга… Потом переехали в Алма-Ату — заснеженные горы вокруг. Трудно даже представить подобное раздолье и свободу 18-, 19-летних девочек, выехавших на природу.
Конечно, на съемочной площадке не обошлось без романов, ведь мы были молоды, красивы, свободны… Случались женитьбы, замужества и много чего еще… И все это так необыкновенно празднично, дружно. Пели, на автобусах выезжали на съемки от места жительства. И не было ни трагедий, ни проблем. Только радость, раздолье, веселье и романтика.
На это вдохновляли нас и очень красивые места, такие далекие от дома, и большая веселая молодежная компания. Стариков на «Первом эшелоне» снималось мало. Основные роли были распределены между студентами театральных вузов, потом Изольда и Эдик, еще несколько ребят из ВГИКа. Я — из Щукинского училища, Элла Леждей из Щепкинского, еще одна пара — Таня Доронина и Олег Басилашвили из Школы-студии МХАТ… Таня Доронина была студенткой четвертого курса. Мы ее тоже там замуж выдали за Олега Басилашвили. И записываться они ходили в казахский ЗАГС. Все это было здорово! И даже сегодня, в мои семьдесят с хвостиком, та жизнь воспринимается только в радужных красках. И вспоминается только самое хорошее, а все печали, даже если они и были, ушли в небытие.
На целине соблюдался сухой закон и наше приподнятое настроение не было связано с возлияниями. Все было строго. Восемь месяцев целина жила на трезвую голову, целомудренно, без всяких там пьянок-гулянок. Компания у нас была такая сплоченная, что не было никакого соперничества, даже из-за мальчиков. Народу было столько, что хватило всем. Частота чувств и душевных порывов были искренними, не то, что сейчас. Я уже много лет преподаю в том же вузе, что когда-то окончила сама, и могу сопоставить сегодняшнюю молодежь с нами, какими мы были тогда. Все наше веселье шло от сердца и молодости. Мы были счастливыми, трезвыми, влюбленными, и сама природа располагала к подобному всплеску романических чувств…
Изольда была очень красивой девушкой. Они с Эдиком учились вместе во ВГИКе. Девушки у нас были все, как на подбор — красивые, статные, фигуристые. Все мы прекрасно танцевали и пели. То были наши самые прекрасные годы. Такими они и останутся в моей памяти. Когда меня спрашивают об Изольде, я сразу вспоминаю, какой молодой, красивой, яркой и веселой она была. И еще она была очень правильной девушкой. И в картине играла такую правильную комсомолку, секретаря комсомольской организации, какой была и в жизни. Вся такая прямая, честная, откровенная. И очень красивая. Случилась любовь — сразу замуж вышла…
На втором фильме «Неповторимая весна», когда мы встретились через пару лет, в 57-м году, Изольде вновь досталась главная роль, с которой она тоже чудесно справилась. Я же играла ее подружку. Об этой нашей совместной работе у меня остались самые хорошие воспоминания. Позже мы уже и не виделись. Изольда была уже замужней дамой, вместе с мужем работала в одном театре. Я к тому времени еще не составила своей партии. Словом, у нас были разные жизни, разные судьбы. В театре работаешь в хвост и в гриву — сегодня главные роли, завтра может быть только эпизодик. И ты должна вырабатывать свою норму. А в кино — сегодня ты известна, а завтра приходит время другой звезды. И так было всегда. И это тяжело переживается актерами, многие из них плохо кончают.
Пока тобой увлечены, ты в славе, на тебя мода — все нормально. Потом все кончается. Так произошло и с Таней Самойловой на самом взлете ее карьеры, а ведь она была еще молода, красива. Сняли в двух-трех фильмах и на этом все. В театре не играет, а привыкла быть в центре внимания. Таковы атрибуты киношной жизни: поездки за границу, большие зарплаты, которые они получали, в отличие от нас, драматических артистов. Мы-то жили на крошечные бюджетные заработки. Как говорится, то густо, то пусто. Поэтому все так трудно переживалось, а порой и столь трагически кончалось, как у Изольды. И я считаю, что тому виной не только отсутствие работы, но и то, что у Изольды не было детей. Слава: поездки, фестивали, яркая, насыщенная жизнь, конечно, хорошо. Потом все это куда-то исчезает, и что остается…
Снявшись в таком фильме, как «Сорок первый», со столь чудесным партнером, как Олег Стриженов, Изольда побывала везде — картина прогремела на весь мир. Всюду грандиозный успех. Потом один фильм, другой и вдруг — бац, и ничего. Другой работы нет. Наваливается депрессия… Нам, драматическим артистам, некогда тосковать, нужно работать, вкалывать. А киношники живут полной жизнью лишь тогда, когда на них мода и они нужны.
А тут у Изольды еще и личная жизнь пошатнулась. Занять себя было нечем. Человек она была честный, принципиальный. Зная ее, могу предположить, что она очень тяжело переносила подобную ситуацию, ведь была достаточно сильной личностью. Но когда-то наступает подобный тупиковый момент. А идти на какие-то компромиссы просто не хотела и не могла. В результате — трагедия…
Вспоминая Бредуна, который был моим партнером по «Первому эшелону», могу сказать, что работалось с ним легко. Что он был за человек, ответить сложно. Очень закрытым, даже сказала бы, скрытным — весь в себе. Его трудно было разговорить, приходилось вытягивать из него какую-то информацию «клещами». Словом, Эдик никогда не был рубахой-парнем. У меня на этой картине была любовь с другим актером. Свою любовь я пронесла через всю жизнь. Недавно он умер.
Когда начались наши романы, все стали уединяться, что естественно. И тут этот сумрачный Бредун. Наверное, он просто «заразил» Изольду своей одичалостью. Не могу сказать, чтобы он располагал к дружбе. Думаю, что у них на съемках случились какие-то отношения. А она была девочка правильная, невинная и чистая. Такой распущенности, как сейчас, среди молодежи ведь не было. И значит, коли у них что-то произошло, она уже считала себя привязанной к нему, считала зависимой, как «присохла» к своему первому мужчине. Тогда считалось, раз между ребятами что-то произошло, надо жениться, вот он ее и взял. И она, на свою беду, попала в некую перед ним зависимость. Бредун был человеком пьющим, грубым, резким, поджал ее под себя, подломил. И когда она перестала сниматься (ему-то с работой вообще не везло, да еще и все деньги пропивал, что она даже никакую обнову купить не могла) и с нее взять уже было нечего, он ушел к молодой. Вот здесь-то Изольду и «накрыло» то страшное отчаяние, та депрессия и стрессовое состояние, которые она начала заливать вином, вместо того чтобы пойти на люди.
Мне трудно поверить, что она была предрасположена к алкоголю. Скорее, это произошло с горя, с отчаяния. А там, кто его знает, какие у нее были обстоятельства. Но то, что муж сыграл не самую лучшую роль в ее жизни, думаю, со мной многие согласятся. Я его видела всего один раз после ее смерти. Он от меня шарахнулся, как «черт от ладана», может, боялся, что я начну что-то выспрашивать…»
Нина Агапова, актриса, снималась с Изольдой Извицкой в картинах: «Доброе утро», «К черному морю», «Цепная реакция».
Агапову знают все. Она немало снималась на своем веку. Играла разноплановые, а то и острохарактерные роли. Режиссеры, зная, что актрисе по плечу «вытянуть» любую сцену, зачастую доверяли ей совсем небольшие, а то и крохотные ролишки, зная, что она сделает их незабываемыми. Кто не помнит ее смотрительницу музея в рязановских «Стариках-разбойниках», певичку варьете в гайдаевских «12 стульях», распевающую на французском «Шумел камыш, деревья гнулись», а в кеосаяноской «Короне российской империи» богатую иностранку с попугаем, задающую нелепые вопросы…
Вот какой актриса вспоминает Извицкую.
«Изольда была очень милым и обаятельным человеком. Одно время мы жили с ней недалеко друг от друга. Она частенько забегала ко мне — поделиться какими-то своими новостями, спросить совета. На ту пору ее соседом по квартире был блистательный комедийный актер Репнин. Помните его роли в довоенных картинах «Девушка с характером» — с Валентиной Серовой или в комедии «Подкидыш», где его «супруга» Фаина Раневская прославила его фразой: «Муля, не нервируй меня!» В то время он был уже стареньким. Но вы бы слышали, с каким вдохновением о нем рассказывала совсем молоденькая Изольда! Она была несколько экзальтированным и легкомысленным, но очень светлым и сердечным человеком. В Репнина она была просто по-человечески влюблена и называла счастьем то, что живет рядом с таким человеком. По-моему, это был самострой. С жильем как всегда было нелегко, и часть мосфильмовцев самостоятельно построила себе дом. Он находился пониже от студии и, возможно, сохранился и по сей день.
Мы подружились с Изольдой на съемках. Меня привлек ее открытый нрав. Она запросто общалась со всеми. Ее обожал весь «обслуживающий персонал» — осветители, техники, водители, гримеры. Всем хотелось сделать Изольде что-то приятное. Самое удивительное, что эта ее дружба не вызывала ревности у других женщин на площадке. На Изольду нельзя было долго сердиться, она легко «разруливала» любой конфликт. И даже став знаменитой, сохранила эти редкие качества. Я никогда не видела, чтобы она «задирала» нос.
В проявлении чувств Изольда была чиста, как ребенок. Она любила жизнь и оценивала ее радостно. В отношении разных людей я часто слышала от нее такую неожиданную оценку: «Какой он лапушка!» И не стыдилась этого. Она была восторженной натурой. И не было здесь и доли фальши или наигранности. Что можно сказать о ее трагедии… Пьющую женщину очень трудно остановить».