Изолятор
Шрифт:
Я улыбнулся. Дженна – нет.
– Однако это нейрохирургия.
– Да, конечно, – согласился я.
И как это меня угораздило ввязаться в разговор?
– Работа, конечно, неплохая, но для женщины очень трудная.
На ум пришел сразу десяток ответов, однако я предпочел не рисковать.
– Могу представить.
– Во всяком случае, кто-то же должен бросить вызов мужскому шовинизму.
У меня создалось ощущение, что она даже не очень-то замечала мое присутствие, а разговаривала просто со стеной. И тут она тронула меня за руку.
– Ну и как ощущение – ведь ты вернулся после стольких лет…
Нельзя было упускать возможность. Я метнул взгляд на часы.
– Черт возьми, Дженна, я опаздываю на важную встречу. Поздравляю с профессиональными достижениями. Перед
Произнося все это, я неотступно пятился к двери, не оставляя Дженне ни малейшей лазейки для приглашения выпить вместе кофе и поболтать.
Оказавшись на улице, я вздохнул полной грудью, словно только что освободился от удушья. Отошел от старого здания на почтительное расстояние и только тут оглянулся, чтобы удостовериться, что Дженна меня не преследует. Территория была свободна, и я сел на скамейку. И только сейчас, оглянувшись, понял, что нахожусь как раз напротив корпуса Хейлмана – того самого, где и располагалась лаборатория Хэрриет Тобел. В отличие от других университетских зданий это ничуть не изменилось: то же самое старое, довольно неприглядное сооружение, где я провел так много времени и где, буквально на коленях, умолял доктора Тобел помочь.
Взглянув направо, я узнал серый корпус Даннера, в котором помещалась та самая лаборатория, где мне довелось выполнять работу на степень доктора философии. А на третьем этаже, в углу, та самая аудитория, в которой я чувствовал себя таким счастливым, смелым, амбициозным, где вел себя, словно повелитель вселенной. Та самая, где я так вспылил.
«Вспылил». Так объяснили мое поведение товарищи-студенты. Я внезапно вспотел.
43
Итак, я вспылил. Если вы стремитесь к карьере доктора медицины и доктора философии, то первые два года учебы проведете среди нормальных студентов-медиков, целых двадцать месяцев посвящая изучению базовых наук, так называемому доклиническому образованию: в него входят анатомия, биохимия, психология. Но после этих двух первых курсов нормальные студенты-медики отправляются в клиники, чтобы «учиться на доктора». А другие, подобные мне, держат путь в лаборатории, чтобы заниматься научной работой и готовиться к карьере исследователя. Выбор конкретной лаборатории имел колоссальное значение. Вы не только определяли свое местонахождение и окружающую среду на следующие четыре года жизни, но и выбирали себе наставника и поле деятельности. Именно этот выбор давал или, наоборот, не давал возможности научных публикаций, грантов и контактов. Крепко подумай, не ошибись в выборе, работай хорошо, и весь мир окажется у тебя в кармане. Выберешь не то и, если не повезет, на всю жизнь останешься заштатным докторишкой.
Короче говоря, речь шла о том влиянии и уважении, которые, подобно вирусу, передаются студенту от почтенного и авторитетного научного руководителя и заражают его. Конечная же цель у всех нас была одна и та же, словно Святой Грааль: место на факультете и собственная лаборатория.
Поводив носом примерно с год, я остановился на лаборатории исследования биологии рака, которой руководил трансплантированный из Германии доктор Марк Юрген. Сам он занимался изучением влияния вирусов на ДНК человека. Доктор Юрген работал с вирусом человеческой папилломы, который приводит к появлению бородавок, а у некоторых, из числа неудачливых женщин, вызывает рак шейки матки. А если говорить еще конкретнее, доктор Юрген рассматривал роль вируса в передаче информации на клеточном уровне. Он хотел выяснить, каким именно образом вирус приводит к такому бешеному делению клеток в организме некоторых людей. И хотя он имел дело с вирусом человеческой папилломы, ограничиваться только бородавками смысла не было. Сама идея инфекционного распространения рака в то время была в моде, и работа Юргена должна была привлечь внимание всего мира. Естественно, я не мог устоять против искушения.
Лаборатория доктора Юргена имела репутацию скороварки. Герр Юрген ожидал быстрых результатов, а также того, что его команда знает, как именно их следует получить. За ручку здесь никто никого не водил, а с научных семинаров
Я выбрал себе плодотворную нишу для работы – вирус гепатита С. У ряда больных он может вызывать рак печени. Я планировал обнаружить механизм, посредством которого вирус вызывает рост опухоли, и соответственно занялся разработкой адекватных экспериментов. Самое интересное, что всего лишь через пару лет я действительно обнаружил этот механизм, и мои результаты достойно и значительно пополнили бы корпус знаний. У доктора Юргена текли слюнки, а я готовил статьи для самых серьезных журналов. Неожиданно моя персона оказалась восходящей звездой в лаборатории, на факультете и – да простят мне отсутствие скромности – в области биологии рака. Проблема заключалась в одном: мои результаты не имели стопроцентной обоснованности.
Позвольте немного объяснить, в чем дело: по сравнению с медицинской наукой Уолл-стрит или Голливуд – места для абсолютных слабаков. Если вас манит настоящий прессинг, равно как и все богатства разума и мира, а также зависть коллег, то попробуйте поработать в какой-нибудь мощной лаборатории под началом яркого и энергичного научного руководителя. При всем моем уважении к Дженне Натансон, она занимается всего лишь нейрохирургией. А то, о чем я говорю, будет покруче нейрохирургии. Нейрохирургия – всего лишь механика; неврология же, биология рака и молекулярная биология – это для гениев. Да и что касается денег, революция в сфере биотехнологии позаботилась о том, чтобы главные действующие лица ели не только досыта, но и вкусно.
Позвольте мне также объяснить собственную вину: я вовсе не начал научную деятельность с подтасовки фактов. Мои первые результаты оказались многообещающими. Причем настолько, что профессор Юрген готов был положить к моим ногам весь мир. Я чувствовал себя золотым мальчиком и купался в волнах его любви и восхищения. А вот когда выводы слегка накренились, когда результаты начали утверждать совсем не то, что они должны были утверждать, здесь уже мне пришлось немного подтасовать цифры. Я и подтасовал. Я был прав и знал, что прав. Просто мне никак не удавалось заставить упрямые цифры выстроиться в нужном порядке. Это выглядело именно так: мой путь к славе и почестям оказался под угрозой каких-то глупых цифр. Так вот, я тасовал и тасовал. И в результате дотасовался до того, что пути обратно уже не было: я увяз слишком глубоко.
Примерно за неделю до того самого дня, когда мне предстояло сдать статьи, Юрген вызвал меня в кабинет. За месяц до этого он участвовал в научной конференции, а вернувшись, резко ко мне охладел. Изменение в настроении я списал на непоследовательную арийскую натуру босса. Как бы там ни было, в тот момент я как раз погрузился в описание методики опытов и попросил его немного подождать.
– Немедленно, Натаниель! – с неисправимым немецким акцентом рявкнул он.
Я сразу понял: что-то произошло. И направился в кабинет – благо до него от моего места в лаборатории было всего-то десять шагов.
Юрген втиснул свой длинный тевтонский остов в рамки стола и откинулся на спинку кресла стоимостью в семьсот долларов.
– Закрой поплотнее дверь.
Я послушался.
– Что происходит?
Я почувствовал, что начинаю краснеть. Попытался совладать с собой, но не смог.
– Что вы имеете в виду?
Он сплел пальцы и, наклонившись к столу, пристально на меня взглянул. Отчеканивая каждое слово, повторил вопрос:
– Что происходит с твоей работой?
Я моментально покрылся потом.