Изолятор

Спэньол Джошуа

В трубке было слышно, как рядом с Тимом разговаривают люди, и он понизил голос:

– Послушай, я знаю, что ты на этом зациклился. Понимаю – тебе кажется, будто у тебя изо рта выхватывают лакомый кусок славы – и так каждый раз, когда тебе удается добиться успеха. Но знаешь, Нат, в жизни встречается дерьмо, и это истина. То есть это не в твой адрес…

Верно, подумал я. Это ты о себе, Тим.

– Я имею в виду, как справиться с ситуацией – с политикой и всем прочим – как можно более успешно. – Он помолчал. – А сексом они занимались?

– Кто?

– Да

эта девчонка, Глэдис или как ее там, и Дуглас Бьюкенен.

– Она утверждала, что нет.

– Ты ей веришь?

– Да. Судя по всему, она на самом деле была очень в него влюблена.

– Куда там! – Голос его истекал сарказмом. – Любовь с коэффициентом умственного развития, равным семидесяти. Возьми образцы тканей и отправь в лабораторию. Завтра ведь возвращаешься в Атланту?

Мне пришлось отвечать на вопрос, который даже не был вопросом.

– Да, – коротко произнес я.

Лицо мое горело, пот стекал со лба и катился по щеке. Здорово он меня отделал. Я остановился возле департамента здравоохранения, как раз возле знака «Стоянка запрещена». Тут же к машине неторопливо направился охранник. Я показал на приклеенное к ветровому стеклу разрешение, и он прошел мимо.

Сменив тему, я поинтересовался, что новенького произошло в Балтиморе.

– Больше пока никто не заболел. Но и прошло-то всего тридцать шесть часов. – Тим неожиданно закруглился: – Ладно, мне пора. Пресс-конференция на носу. Последний вопрос: ты там еще не довел всех до ручки?

– Нет, Тим.

– А кого-нибудь довел?

– Думаю, пока никого.

– То есть меня не интересует, думаешь ли ты, что уже довел кого-то. Меня интересует, что должен по этому поводу думать я.

Вот сволочь!

– Ну так считай, что все в порядке.

– Это хорошо. Во всяком случае, утешает, что у тебя не слишком много времени. Завтра ты должен быть в Атланте.

Я хотел поблагодарить его за то, что он напомнил мне о времени возвращения в Атланту, о котором я чуть не забыл.

– Хорошо, мне пора. Постарайся удержать аборигенов от восстания.

– Тим, – сказал я, – есть еще кое-что.

Но на линии уже наступила тишина.

– Ты дерьмо, Тим, задница. Ты это знаешь?

Через две минуты позвонила Брук.

– Ты где? – не церемонясь, поинтересовалась она.

– В департаменте здравоохранения. Мне надо…

– Тебе надо срочно приехать сюда. Я сейчас в медэкспертизе.

– Я как раз собирался насчет этого позвонить.

Узнав, как найти медэкспертизу, я спросил:

– А что ты, собственно говоря, там делаешь? Брук, это же совсем не входит…

– Я уже говорила тебе, что работы у меня сейчас немного. Тебе необходимо срочно явиться сюда.

– Что-то произошло?

– Приезжай, – коротко ответила она и отключилась.

47

Пока я ставил машину возле муниципального здания, в котором

помещалось отделение судебно-медицинской экспертизы, пробирался через проходную и путался в коридорах и переходах, ведущих в подвал, время шло. Оказывается, что уже больше трех часов. Можно было предположить, что к этому времени патологоанатомы почти закончат вскрытие.

И правда, дело продвинулось далеко. Это я увидел через большое окно, отделявшее административные помещения от самой анатомички. В комнате находились три человека, все в халатах, масках и перчатках. Двое склонились над телом, а третий заглядывал между их плеч. Наблюдатель, в котором я предположил Брук, поскольку фигура выглядела смутно женской, показал мне рукой направо. Я обошел столы, из которых занят был лишь один – за ним сидела секретарша средних лет, на вид едва живая, – и открыл дверь с огромной надписью: «Лаборатория вскрытия». Вошел в небольшой вестибюль, богато оснащенный халатами, перчатками, масками и прочими необходимыми в данном случае вещами, и оделся. На двери, ведущей непосредственно в лабораторию, призывали к бдительности и осторожности сразу несколько табличек.

Брук меня ждала.

– Долго ты пробирался, – заметила она.

– Даже Дедал не смог бы изобрести более запутанный лабиринт.

– Кто-кто?

– Не важно.

Она повела меня в обход двух лабораторных столов из нержавеющей стали. Один был пуст, на втором покоилось накрытое тело. На третьем столе лежала Глэдис Томас. Но она совсем не походила на Глэдис Томас: грудина была открыта, и ее содержимое лежало на столе на расстоянии нескольких футов от самого тела.

Брук представила меня доктору по имени Луис Гонсалес. Он был стажером – второй год проходил переподготовку по судебной медицине. Помощника звали Питер. Казалось, ему здесь очень плохо. После первых же приветствий доктор Гонсалес поинтересовался:

– Так что, это действительно Эбола? Я имею в виду то, что происходит в Балтиморе?

Питер, по локоть в крови, приостановился, ожидая ответа.

Брук посмотрела на меня.

– Нат, я уже сказала им, что это не Эбола.

– Мы просто пытаемся получить всю возможную информацию, – заметил Гонсалес, взвешивая печень и что-то записывая.

Я ответил, что мы не знаем, что именно происходит в Балтиморе, но вряд ли именно это тело заражено… ну, чем бы там ни было.

– Я именно так и сказала, – вставила Брук.

– Своим звонком вы напугали здесь всех до полусмерти. Никто не захотел этим заниматься, кроме нас с Питером.

– Я не хотел, – заметил Питер.

– Ты смелый человек и далеко пойдешь в этой жизни, – ответил доктор Гонсалес.

Брук подошла к столу.

– Доктор Гонсалес, скажите, пожалуйста, доктору Маккормику то, что сказали мне.

Гонсалес помолчал.

– Это неофициально, – наконец предупредил он. – Это просто мое личное мнение, хорошо?

– Разумеется, – заверил я его.