Изолятор

Спэньол Джошуа

78

К мотелю, заведению возле аэропорта, мы подъехали на двух машинах. На стоянке я вышел, но Брук так и продолжала сидеть. Я подошел к ней.

– Закажем две комнаты, – предложил я.

– Нет, бери одну, с двумя кроватями.

Она смотрела прямо перед собой, поэтому разглядеть ее лицо было трудно. Тем не менее, я заметил, как по щекам текут слезы. Положил руку на плечо Брук и с минуту постоял молча. Потом быстро зашагал к мотелю.

Уже через десять минут мы сидели на жестких кроватях.

– Это предупреждение, – произнес я.

– Неужели? –

Брук взглянула на меня сухими припухшими глазами. Она уже успела взять себя в руки. А вместе с самообладанием вернулся и сарказм. – А я было подумала, что это детишки так шутят.

– Может быть, и так. – Я откинулся на кровать. – Позвоню в полицию, а потом вернусь в квартиру и все уберу.

– И что же сделает полиция?

– Скорее всего ничего.

– Так зачем же тогда звонить?

– Понятия не имею, – честно ответил я.

Полицейские наверняка просто запишут, что произошло, и уедут. Я расскажу им о нападении на свою машину. Они и это запишут. Составят доклады, а что потом? Рассказать им о кассете, которой у меня уже нет? Об изнасиловании, жертва которого не сможет пожаловаться? Об истории, участником которой стал сын знаменитого доктора, о вспышке неизвестной болезни в Балтиморе? О мертвом мужчине в Балтиморе? О двух мертвых женщинах в Сан-Хосе? Да, они меня внимательно выслушают. А потом, сев в машины, назовут ненормальным.

– По крайней мере, мы знаем, что находимся на верном пути, – заметила Брук.

Такой реакции трудно было ожидать даже от нее. Я-то думал, что она постарается держаться от всего этого безумия как можно дальше и, оказавшись перед лицом страшной реальности, решит, что мониторинг ВИЧ – не такое уж плохое занятие.

– Мы не можем считать себя в безопасности, Брук. Ты, наверное, думаешь, что само место службы обеспечивает нам неприкосновенность, но это совсем не так.

– Я вовсе не думаю о неприкосновенности. Думаю, они просто не хотят нас трогать, но если мы не остановимся, то могут и захотеть.

– Так почему бы нам и не остановиться?

– Сколько сможем мы терпеть подобное?

Я вздохнул:

– Мне терять нечего. Мне тридцать три года. Ни жены, ни подруги, ни детей. Практика дерматолога в Лос-Анджелесе не светит. Так что я совсем один на белом свете. И если что-то со мной случится, то кто-то расстроится, а кто-то, напротив, обрадуется.

– Знаешь, я в аналогичной ситуации. Ни мужа, ни друга, ни жениха, ни детишек. Практика дерматолога никогда и не светила. – Она на секунду задумалась. – Впрочем, разница есть. Случись что-нибудь, обо мне пожалеют больше людей, чем о тебе. Это уж точно…

Она улыбнулась.

Однако я понимал, что пора остановиться. Брук нечего больше делать в подобном кошмаре. Собаки – это уже за чертой. Я по-настоящему испугался. Не за себя, за нее.

Я встал.

– Ты куда?

– Я же сказал. Хочу привести в порядок квартиру.

– Подожди.

Она взяла меня за руку. Потом притянула к себе и поцеловала.

– Что это было? – спросил я.

– Что было, что?

Брук заставила меня сесть на кровать и снова поцеловала.

– Не хочу, чтобы ты в это вмешивалась.

– Нат, – шепотом возразила она, – но я уже вмешалась. И не хочу выпутываться.

Я

встал, чтобы лучше увидеть Брук. Потом снова наклонился к ней, и мы снова поцеловались.

– Сколько ты уже ходишь в этой одежде?

– Меньше чем две недели, но больше четырех дней.

– Но, Натаниель, это же просто отвратительно. Сними быстро!

Она начала расстегивать мою рубашку.

Прошло уже больше года с тех пор, как я в последний раз видел обнаженное тело Брук Майклз. Да и вообще обнаженное женское тело, во всяком случае, в трехмерном изображении. Впрочем, здесь все так же, как в езде на велосипеде: старые любовники никогда и ничего не забывают.

Через несколько минут, стремительно и сбивчиво дыша, мы уже переплелись на кровати. Куда-то исчез весь прошедший год, а расстояния между Атлантой и Сан-Хосе словно никогда и не существовало. Наша любовь – а я осознаю наличие смягчающих обстоятельств – оказалась совершенной.

Имей я возможность выбирать, темой последующего разговора могло быть нечто иное, однако события дня диктовали условия.

Брук лежала в моих объятиях и рассуждала:

– Вполне возможно, что та самая женщина, которую насиловал Кей Си Фальк, являлась носителем скрытой инфекции. В таком случае вполне возможно, что он заразился и перенес болезнь в Балтимор.

– Логично, – согласился я. – Но почему же Фальк отпустил его? Мне кажется, они, напротив, должны были стараться удержать его под контролем, не отпускать от себя.

– Может, они как раз хотели, чтобы он уехал?

– Нет, на такое эти люди не способны. Что бы они ни творили, но распространять вирус среди населения не станут.

– А кроме того, они не захотят потерять вложенные средства и работу.

Целостная картина никак не складывалась.

– Хэрриет Тобел ни за что не стала бы участвовать в подобном деле.

– И тем не менее участвовала, Нат.

Брук погладила меня по груди.

Я попытался сменить тему разговора:

– Нам необходимо нечто более существенное, чем просто предположения. Можно не сомневаться в том, что никто ничего не предпримет – ни Тим, ни полиция, ни ФБР – до тех самых пор, пока мы не представим более существенные материалы, чем список сотрудников да цепочка каких-то странных обстоятельств.

– Но что же мы можем представить? Непохоже, чтобы на эту тему существовали какие-то конкретные документы.

Я дотянулся до будильника и поставил его на четыре утра. Пять часов сна, возможно, все изменят.

– Не могу сказать, что именно мы сумеем представить. Но возможно, утром что-нибудь прояснится.

79

Поспать пять часов нам не удалось. Ну, от силы три часа. Остальное время заняла любовь. Зато эти сто восемьдесят минут крепкого сна оказались лучшими за весь последний месяц.

Будильник верещал довольно долго, прежде чем я понял, что этот звук – вовсе не часть сна. Не открывая глаз, я выключил его, а потом силой воли вышвырнул себя из кровати. Брук не пошевелилась, словно не услышала ничего – ни будильника, ни моих движений. А я-то уже и забыл, как крепко спит эта женщина.