Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания
Шрифт:
С этими словами он взбежал по трапу на палубу. Израиль последовал за ним и убедился, что ветер спал и невысокая зыбь покачивает крохотное суденышко как раз на самой середине Ла-Манша. Приближался рассвет, воздух был чист и прозрачен, в небесах влажно мерцали звезды. В их неверном свете можно было разглядеть и французский, и английский берега; меловые утесы Дувра казались огромным кварталом мраморных дворцов, теснящихся террасами друг над другом. По обоим берегам тянулись длинные прямые цепочки фонарей. Казалось, будто Израиль остановился, переходя какую-то широкую и величественную лондонскую
Когда следующий день начинал клониться к вечеру, Израиль, подавший условленный сигнал и незаметно впущенный в дом, уже сидел в гардеробной сквайра Вудкока и, стянув сапоги, вручал депеши адресату.
Развернув тоненькие листки и прочитав строки, предназначенные лично для него, сквайр повернулся к Израилю, поздравил с успешным выполнением его миссии, поставил перед ним кое-какую еду и объяснил, что в округе не все спокойно, а поэтому ему (Израилю) придется просидеть взаперти у него в доме дня два, пока не будет готов ответ для Парижа.
Как уже говорилось раньше, дом сквайра представлял собой весьма обширное и хаотичное здание, изобиловавшее всевозможными пристройками и возведенное по большей части из побуревшего от времени кирпича в том добром старом стиле, который зовется «елизаветинским»: повсюду снаружи темно-рыжий кирпич и повсюду внутри коричневые дубовые панели.
— Видите ли, мой милый, — сказал сквайр, — жена пригласила к нам гостей, и они, разумеется, разгуливают по всему дому. Так что мне придется спрятать вас понадежнее, чтобы ваше присутствие здесь не было случайно обнаружено.
С этими словами сквайр поспешил запереть дверь, а потом нажал пружину возле камина, после чего большой закопченный камень, служивший боковой стенкой камина, сдвинулся, словно мраморная плита, закрывающая вход в склеп. Сквайр сунул в щель тяжелые каминные щипцы и до конца повернул камень, за которым открылся узкий проход.
— Сквайр Вудкок, что это случилось с вашим камином? — удивленно воскликнул Израиль.
— Туда, быстрее!
— Чистить трубу, что ли? — с возмущением спросил Израиль. — Я на это не подряжался.
— Что за чушь! Вы там будете прятаться. Ну, идите же скорее!
— А куда, сквайр Вудкок? Что-то мне не нравится этот ход.
— Ну, так следуйте за мной, я вам покажу дорогу.
С трудом протиснувшись в таинственное отверстие, тучный сквайр начал карабкаться по каменной лестнице, не более двух футов шириной и слишком крутой для такого пожилого человека, которая привела их в комнатку, а вернее, в келью, расположенную в массивной внешней стене дома. Воздух и свет проникали в нее через две узкие наклонные амбразуры, которые невозможно было заметить снаружи, так как их искусно замаскировали, превратив в пасти двух грифонов, изваянных на большой каменной плите, украшавшей фасад. В углу лежал свернутый тюфяк, а рядом стояли кувшин с водой, фляга с вином и деревянное блюдо с холодной говядиной и хлебом.
— Значит, я должен остаться тут заживо погребенным? — спросил Израиль, обведя каморку тоскливым взглядом.
— Ну, ничего, ведь вам очень скоро предстоит воскреснуть, — улыбнулся сквайр. — Самое большее
— Правда, я и в Париже был вроде как под арестом, так что мне не привыкать стать, — сказал Израиль. — Только доктор Франклин подыскал мне холодную повеселей, сквайр Вудкок. Она была вся в букетах, с зеркалом и еще со всякой всячиной. Да к тому же мне можно было выходить на лестницу.
— Но, любезный мой герой, то было во Франции, а здесь Англия. Там вы находились в дружеской стране, а здесь находитесь во вражеской. Если вас обнаружат в моем доме и выяснится, кто вы такой, вы представляете, какие последствия это будет иметь для меня? Какие тяжелые последствия?
— В таком случае ради вас я готов остаться там, где вы сочтете нужным меня поместить, — ответил на это Израиль.
— Ну, а если букеты и зеркала могут, как вы говорите, скрасить ваше заключение, я вам их принесу.
— Все-таки компания — посмотришь на самого себя, и вроде ты тут не один.
— Погодите. Я вернусь минут через десять.
Но десять минут еще далеко не истекли, когда добрый старик сквайр вернулся, пыхтя и отдуваясь, с большим букетом и маленьким зеркальцем для бритья.
— Ну вот, — сказал он, кладя свою ношу на пол. — А теперь сидите тут смирно. Постарайтесь не шуметь, а главное, ни в коем случае не спускайтесь по лестнице, пока я за вами не приду.
— И когда же это будет? — спросил Израиль.
— Я постараюсь навещать вас дважды в день весь срок вашего пребывания здесь. Но как предвидеть заранее, что может случиться? Если я ни разу не приду до его истечения — то есть до вечера второго дня или до утра третьего, то не удивляйтесь, мой милый. Еды и питья вам хватит. Но не забудьте: ни в коем случае не спускайтесь по лестнице, пока я за вами не приду.
И, распростившись со своим гостем, сквайр удалился.
После его ухода Израиль некоторое время стоял, задумчиво озираясь. Затем, прислонив свернутый тюфяк к стене прямо под амбразурами, он взобрался на него проверить, что можно через них разглядеть. Но ему удалось увидеть только узенькую полоску синего неба, проглядывавшую сквозь густую листву величественного дерева, посаженного у бокового портала, — дерева, которое было ровесником охраняемого им старинного здания.
Израиль уселся на тюфяк и погрузился в размышления.
«Бедность и свобода или изобилие и тюрьма — таковы, по-видимому, два рога неизменной дилеммы моей жизни, — думал он. — А ну-ка, поглядим на узника».
И, взяв зеркальце, он принялся изучать черты своего лица.
«А жаль, что я не догадался попросить бритву и мыло. Побриться мне не помешало бы. В последний раз я ведь брился во Франции. Да и время легче было бы скоротать. Будь у меня гребень и бритва, можно было бы побриться и завить волосы — я все два дня наводил бы на себя глянец и вышел бы на волю молодец молодцом. Надо будет попросить сквайра сегодня же вечером, когда он ко мне заглянет. А это что еще там рокочет за стеной? А вдруг да здесь по соседству хлебная печь? Тогда я тут совсем зажарюсь. Сижу прямо как крыса за корабельной обшивкой. Хоть бы окошко было поглядеть наружу. Что-то сейчас поделывает доктор Франклин? И Поль Джонс? А вот птичка запела на дереве. А это колокол сзывает к обеду».