Изумрудное оперение Гаруды
Шрифт:
С коренным джакартцем Исмаилом я познакомился на площади Фатахиллах, у пушки «Ньи Джагур». Каждое утро он раскладывал на ее постаменте отпечатанные в Сингапуре почтовые открытки с идиллическими тропическими пейзажами в надежде, что их купят иностранные туристы. Но редкого зарубежного гостя привлекали запечатанные от пыли в целлофан красоты природы. Этим добром он обычно запасался в прохладных фойе роскошных отелей. Местные же жители и вовсе не подходили к Исмаилу. Кто из них станет тратиться на такую безделицу? Так и сидел он целыми днями в напрасном ожидании желающих приобрести цветные картинки, которые
На соседней с моей улице также ежедневно у обочины, на разостланной циновке, устраивался со швейной машинкой высохший до костей старик Сурьяди. Иногда около него останавливался прохожий, снимал брюки и, сев на корточки, равнодушно наблюдал, как под ловкими руками портного на одну заплату ложилась другая. Но чаще старик сидел в одиночестве и безучастно смотрел на мелькающие перед его глазами ноги. Однажды, пришивая мне пуговицу, Сурьяди рассказал, что приехал сюда с Центральной Явы, где у него были и земля, и дом. Но все пришлось продать в уплату долгов. От былого «благополучия» осталась только старенькая швейная машинка «Зингер», которая кормит его и его больную жену
К ярко освещенной керосиновой лампой лавке напротив моего дома почти каждый вечер в течение года подъезжал велорикша Унтунг. Устало откинувшись на сиденье пассажира, закинув покрытые выпуклыми узлами вен мускулистые ноги на руль, он неторопливо разглаживал потерявшие от ветхости первоначальный цвет купюры, пересчитывал тусклую мелочь. Я знал, что ему всего 18 лет. Утром, видя его весело поглядывающим по сторонам в поисках пассажира, в это можно было поверить. Но к ночи он превращался в старика. И дело было вовсе не в резко отделяющем свет от тени ярком до белизны пламени керосинки. За день велорикша — «бечак» по-индонезийски — проживал как бы несколько лет. Причиной страшной метаморфозы был изнурительный труд. Наблюдая за Унтунгом при подсчете дневной выручки, я всегда вспоминал утверждение индонезийской печати о том, что бечаки умирают дряхлыми старцами в возрасте всего около сорока лет.
— Сколько,— спрашиваю я Унтунга,— набралось?
Юноша-старик вяло улыбнулся. Ответил:
— Не так уж плохо. Тысяча шестьсот рупий. Половина хозяину коляски, половина мне. Жить можно.
Унтунг медленно тронулся. Задеревеневшие ноги отходят не сразу. Вот он скрылся в темноте. Покрутит еще педали. Смотришь, и перехватит сотню-другую.
Этому парню родители дали имя, которое в переводе означает «счастливая судьба». Видно, им очень хотелось, чтобы у него сложилась хорошая жизнь.
Сувирьо появился на углу улицы, как всегда, около семи утра. Он выскочил из-за школы, развернулся и потрусил на полусогнутых ногах вдоль домов, крича в каждое окно, в каждые ворота сокращенное в один пронзительный звук название своего товара. По улице понеслось «йа... а... ам!». Сувирьо предлагал бубур-айям, традиционную яванскую рисовую кашу-размазню с кусочками курицы. У второго от угла дома его окликнула прислуга, сухонькая, издалека похожая на девочку-подростка яванка, к которой по воскресеньям, когда хозяева уезжали на дачу в горы, приходили целой группой внуки.
Сувирьо остановился, снял с плеча гибкое бамбуковое коромысло с огромными корзинами на концах. Там у него и провизия, и посуда, и газовая горелка,
Такая форма обслуживания характерна для Джакарты. На коромыслах по улицам носят горячую еду и прохладительные напитки, питьевую воду и керосин, овощи и фрукты, канцелярские товары и хозяйственные принадлежности.
Звонкими голосами предлагают свои услуги несущие походные «мастерские» на коромыслах стекольщики, сапожники, плотники. Как-то ко мне пришли молодые ребята, которые на плечах держали «цирк». В корзинах у них был двухметровый удав, пара обезьян, реквизит. «Ученая» собака бежала за ними на привязи. За несколько монет они показали нехитрые номера с дрессированными животными, первым среди которых было катание обезьян на собаке.
На концах бамбуковых коромысел порой висит до 100 килограммов. Гибкое дерево гнется, но не ломается. Выдерживают и привычные к тяжести плечи. Но до поры, до времени. Коромысельщики в среднем живут столько же, сколько и бечаки. Около 40 лет. Такой короткий век — прямой результат ежедневного марафона под не знающим пощады солнцем и бросающим в озноб тропическим ливнем. Не выйди «на линию» день-два — растеряешь клиентуру. Достаточно посмотреть на Сувирьо, чтобы стала очевидной горечь добываемого им хлеба. Глубоко запавшие в паутины морщин глаза, беззубый, ввалившийся рот, впалая, узкая грудь, согнутая колесом спина, никогда не знавшие обуви, разбитые ступни.
И все же эти четверо при деле. У них есть работа, есть небольшой заработок. Им могут позавидовать те, кто собирает по улицам окурки и сдает их для переработки в самые дешевые сигареты, кто слоняется по базарам в поисках возможности поднести, разгрузить, перетащить, кто толчется у ворот морского порта в надежде на однодневный найм. Заглохни вдруг посреди улицы двигатель вашей машины, и тут же вокруг нее соберется толпа молодых людей, которые за горсть мелких монет будут толкать автомобиль хоть на край света.
Безработица толкает часть джакартской молодежи на путь преступлений. В окраинных кварталах лучше ездить с заблокированными на замок дверьми. В противном случае прямо у светофора дверцу могут открыть ребята, которые приставят нож к вашему боку и потребуют бумажник. Одно время грабители облюбовали междугородные автобусы. Как только машина выезжала за пределы Джакарты, трое-четверо парней, обнажив холодное оружие, заставляли водителя сворачивать с шоссе и очищали карманы пассажиров и кассу. Грабежи прекратились только после того, как муниципалитет распорядился в каждый автобус сажать переодетых в гражданское и вооруженных полицейских.
В начале 1983 года столица жила слухами о «таинственных убийствах неопознанных молодых людей». Их находили в каналах, на обочинах дорог с пулей в затылке. Западные информационные агентства сообщали, что это дело рук пользующихся скрытым покровительством властей «ударных отрядов», в которые «добровольно» объединялись в свободное от службы время полицейские. Они решили сами расправляться с бандитами без суда и следствия. Официально эту версию никто не опроверг, а высокопоставленный работник прокуратуры назвал убийства «актами возмездия ангелов-хранителей».