Изумрудное пламя
Шрифт:
– Господи! Что вы собираетесь с ней делать?!
Дьявол, эта была Марта Ригни. Она стояла, подбоченясь, с кривой усмешкой на губах. «Вот она, воплощение праведницы и строгой мамаши, образец высшей пробы!» – со злостью подумала Труди.
– Где ваши офицеры? – требовательно спросила Марта. – Вам что, больше нечем заняться? Я думала, что вы солдаты, а не уличные хулиганы!
– Это не армейский пост, мэм, – ответил кто-то. – Мы торговцы и охотники.
– Да какая мне разница, кто вы. У вас есть работа? Тогда идите и работайте.
Почти мгновенно
– Что ты здесь делала, Труди Вандербуш? – спросила Марта. – Твоя мать сказала, что ты пошла прогуляться, но я видела, как ты направилась к форту. Что у тебя за дела могут быть здесь? Твоя мама должна была объяснить тебе, что сюда ходить, нельзя. Это не то место, куда может прийти порядочная женщина одна, без провожатых!
– Я… Я хотела посмотреть, как он выглядит. Труди опустила глаза на пыльный подол юбки. Ей хотелось плюнуть Марте в ее мерзкую красную рожу, и она с трудом сдерживалась.
– Может, ты думаешь, что форт – это что-то вроде дружеского собрания паствы? Так вот, это нечто другое. Разве ты не поняла, чего хотели от тебя эти мужчины? Мне страшно подумать, что могло случиться с тобой, не подойди я вовремя. Они бы надругались над тобой, могу повторить еще раз.
– Прошу вас, не говорите моему отцу, – прошептала Труди, – это его расстроит.
– Расстроит! Он должен привязывать тебя к повозке, чтобы уберечь от собственной глупости!
– Мама болеет, я не хочу доставлять родным дополнительных волнений.
– Нет, они должны поволноваться за тебя. Может, это послужит тебе уроком. Я давно наблюдаю за тобой, за твоими блудливыми глазками. Я видела, как ты смотришь на мужчин, ты и мужа моего не обошла вниманием. Твоя мама говорит, что у нее хорошие дочери, но у меня есть на сей счет сомнения. Если я только застану тебя с кем-нибудь, помяни мое слово, я выгоню тебя из нашего лагеря. Бог свидетель, я сделаю это! Я не намерена ехать в обществе такой испорченной девицы!
Труди хотела крикнуть ей, что она взрослый человек и вольна поступать, как считает нужным. Но они были уже в лагере, и Марта вела ее к повозке Вандербушей.
Отец выглянул из повозки. Кэтти, мешая пищу в котле над костром, смотрела в сторону. Труди нырнула в повозку. Усевшись на дорожный сундук, она принялась яростно расчесывать волосы, стараясь не смотреть на мать.
Глава 11
– Тимми, хочешь попробовать печенье? Оно с изюмом и сушеными яблоками, как ты любишь. – Эмеральда держала перед мальчиком тарелку с печеньями, разложив их поаппетитнее.
– Нет, Эм. – Мальчик отвернулся к стене.
– Но, Тимми, ты должен поесть. Скоро ты вообще ничего не будешь весить.
– Не хочу печенье. Отдай его Сьюзи.
– Но…
– Я не могу есть, Эмери.
– Ну что же…
Подавив навернувшиеся слезы, Эмеральда поправила легкое покрывало у ног мальчика.
Тимми не становилось лучше. Эмеральда убеждалась в этом день ото дня. Его лицо стало
Однако Эмери решила не делиться своими опасениями с Маргарет, поскольку та не теряла надежды, что в конце концов рана затянется сама по себе.
– Может быть, и не так, чтобы мальчик мог ходить, но хотя бы чтобы он не испытывал боли. Я ведь не прошу Бога о многом, не так ли?
«Да, непроходящая боль – вот что хуже всего», – думала Эмери. Несмотря на деревянные планки, которые фиксировали ногу, и крепкую перевязку, каждый толчок повозки отзывался страшной болью: кости смещались, травмируя рану. Тимми сжимал руку Эмери так, что она боялась, что в конце концов он сломает ей кисть. Труднее всего было вынести то, что мальчик не плакал. Если бы он кричал, плакал, они бы чувствовали себя сопричастными к борьбе за жизнь, но он предпочитал оставаться с болью один на один, добровольно окутав себя леденящим, смертельным коконом молчания.
Бен продолжал давать ему лауданиум, понемногу урезая дозу.
– Мы должны быть бережнее с этим средством, – сказал он Эмеральде, – у меня его, увы, не много.
– Но мальчик страдает, – возразила Эмери.
Бен посмотрел на нее с участием, и вдруг под маской холодного равнодушия она увидела другого Бена, глубоко и сильно чувствующего человека, омраченного тяжелым горем.
– Я стараюсь приберечь свои запасы до момента, когда они действительно станут необходимыми, а он не за горами. Мы ведь не в Сент-Луисе и не в Ныо-Орлеане, где можно забежать в любую лавку и купить все, что нужно. Мы предоставлены сами себе.
– О… – Только сейчас Эмери осознала, насколько они изолированы от всего мира. И если с ними что-то произойдет, они должны будут обходиться тем, что есть под рукой.
Прошло несколько дней с тех пор, как они миновали форт Ларами. Дорога вдоль реки оборвалась, и им пришлось углубиться в горный массив, угрюмый и мрачный. Его название – Черные Холмы – вполне соответствовало ему.
Они видели ручьи, перегороженные бобрбвыми плотинами, оленьи тропы, сброшенные рога. Видели они и волчьи следы, слышали по ночам леденящий душу вой. Индейцы, если верить Мэйсу, считали эти горы священными, но Эмери они казались унылыми, внушающими страх.
Сейчас она быстро шла мимо остановившихся повозок, не обращая внимания на горы, на окружающий пейзаж: голые вершины и сосны. Только бы Тимми стало лучше!
Проходя мимо повозки Вандербушей, она увидела спящих в тени Труди и Кэтти.
За последние дни из чувств, что питала Эмери к Труди, осталась только злость. Она слышала, как Марта Ригни рассказывала о том, что едва не случилось с Труди в форте Ларами, но Эмери не считала то, что могло произойти, катастрофой. Труди сама искала встреч с этими мужчинами, как и встреч с Мэйсом.