Шрифт:
1
Николай Степанович подошел к столу и пристально стал вглядываться в окно. На дворе стояла снежная ночь. Большой лунный глаз освещал все вокруг. Хлопья снега, переливаясь брильянтовым блеском, кружили вокруг пушистых елей, то и дело, укутывая иглистых стражей сибирского леса в драгоценные шубки. Совсем лысые тоненькие березы выглядели нелепо и понуро на фоне мощных красавиц елей. Природа точно зло подшутила над ними, воткнув пять штук посреди хвойного леса. Но это им совсем не мешало спать спокойным зимним сном.
На
– Проголодалась, Зоя? – спросил у совы мужчина, протягивая озябшей рукой кусок крольчатины.
Желтые глаза схватили своими огромными когтями угощение и вернулись на березу. Благодарно угукнув, сова Зоя принялась уплетать мясо. Николай Степанович наблюдал за ней добрым и ласковым взглядом, пока от крольчатины не осталось и следа. Покончив с едой, Зоя пролетела круг возле мужчины, едва коснувшись его огромным крылом, и скрылась в лесу.
– Что за удивительное создание! – улыбаясь, проговорил мужчина и направился к дому, – И ведь не стащила за все годы ни одного никчемного цыпленка. Точно понимает, что я ей взятку даю. – Он засмеялся, выключил фонарь и вошел в дом.
Стянув с себя валенки и шубу, мужчина небрежно плюхнулся на старенький диванчик и потрепал черного кота за ухо. Кот, видимо привыкший к таким жестам хозяина, чуть вильнул хвостом и улегся у мужчины на коленях, издавая громкие звуки кошачьего наслаждения.
– Филька, – обратился Николай Степанович к коту, – что-то мне не спокойно. И вроде бы все как всегда, но нутром чую, что-то, да не так.
Филька зажмурил красивые зеленые глаза и перестал мурчать, будто бы и сам что-то почувствовал.
– Ну что ты? – мужчина принялся ласково гладить животное, – не слушай ты меня старого дурака! Это, видать, во мне возраст говорит, и жажда перемен. Как ни крути, а все-таки тяжело мужику одному остаться.
Кот выпустил коготки и стал их потихонечку загонять под кожу мужчины, не сильно, но достаточно, чтобы обратить на это внимание. Мужчина, однако же, ничего не замечая, продолжал:
– Все понимаю, Филька, сам дурак, сам свою жизнь до такого довел. Но что я могу поделать теперь? Разве что смириться, да смерти своей тихонечко ждать. Вот помру, и перестану страдать. И сразу перестанет меня совесть жрать. Впрочем, – он закатил глаза и поморщился, от чего его лицо приобрело болезненный вид, – впрочем, это не совесть, это эгоизм. Ведь разве ж я переживаю о других? Разве, в глубине души мне жалко тех, кого я оставил? – он тяжело вздохнул, и потер руками намокшие уголки глаз, – переживаю, конечно, Но не так, как о себе. Жалею себя, жалею себя за свое одиночество. Жалок и противен
Коту, по всей видимости, не по душе были такие откровения хозяина, и чтобы хоть как-то отвлечь его от своих мыслей, он со всей силы впился обеими лапами в человеческую плоть.
– Ах, ты ж! – взвыл Николай Степанович, замахнувшись на Фильку, но тут же опустил руку, так как морда кота приняла жалкое выражение, полное сожаления о своем поступке. – Негодник ты маленький! – сказал он уже ласково, – ну зачем ты меня так оцарапал?
– Мурррр
– Муррр, – передразнил мужчина, сгоняя кота с колен, – есть хочешь?
На этот вопрос кот ответил жестом, обтираясь о ноги хозяина, и издавая какое-то особое на этот случай, мурчание.
Достав из холодильника баночку сметаны, Николай Степанович отковырял ложкой приличное для кота количество, и, положив на блюдце, предложил Фильке. Филька благодарно успел облизнуть палец хозяина, и уже не обращая на него более никакого внимания, занялся сметанкой.
–Приятного тебе аппетита, Филипп Батькович. – Николай Степанович набрал в небольшой тазик холодной воды, щедро намазал свое обильно усыпанное морщинами, лицо мылом, и быстро его смыл, ощутив неприятное жжение в глазах. – Филька, проговорил он, обращаясь больше к самому себе, чем к коту, – Ну каким же надо быть идиотом, чтобы собравшись умыться, не приготовить полотенце?
Практически вслепую, он подошел к старенькому, с облупившейся голубой краской, шкафчику, открыл верхний ящичек и достал зеленое в синий горошек полотенце. Обтерев лицо, он повесил полотенце на спинку стула, забросил несколько осиновых полешек в разгоряченную печку и лег на диван не раздеваясь.
Кот, увидев, что хозяин лег спать, прыгнул к нему, и, устроившись поудобней, так, чтобы его холодный мокрый носик упирался прямо в шею мужчины, замурчал убаюкивающую мелодию.
– И все-таки, – проговорил хозяин дома, проваливаясь в глубокий сон, – что-то будет.
В седьмом часу утра, Николай Степанович открыл глаза, сонно потянулся, присел на край дивана и поежился. В доме было прохладно. Накинув на себя свитер, требующий стирки, женскую шубку и поместив ноги в валенки, он направился за дровами. Было еще темно, и мужчина вынужден был включить фонарь, чтобы хоть что-то разглядеть под ногами. Снегу намело по колено. Пробравшись к дровянику, мужчина, кряхтя, набрал охапку дров и поспешил в дом. Не раздеваясь, растопил печку, заглянул в холодильник и с тоской в глазах достал последний ломоть колбасы.
– Да, – пробормотал он, – если Петр не приедет, придется самому в деревню идти. Продуктов совсем не остается. А как же идти, коли снегопады такие начались.
Мужчина отрезал кусок хлеба, сделал небольшой бутерброд, и тут же проглотил его. Зачерпнул ковшом воды из ведра, жадно осушив его, вытер подбородок, взглянул на часы и решил идти чистить снег.
– Филька, – крикнул он бодрым голосом коту, – иди колбасы дам. Колбаса последняя, между прочим.
Фильку долго упрашивать не пришлось. Он тут же вынырнул откуда-то из-под дивана и, распушив свой огромный хвост, вальяжно последовал на кухню.