Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
На нем был черный костюм для верховой езды с бархатным воротником, — на фоне белого галстука лицо его выглядело бледным, даже жестоким.
— Мой кузен рассказал мне о вашем приезде. — И он стал подходить ко мне. Он шел так, как короли, очевидно, проходят через тронный зал.
Я быстро взяла себя в руки. Его надменность и высокомерие заставили меня немедленно ощетиниться — в таком состоянии я чувствовала себя более уверенно и защищенно.
— Рада, что вы наконец-то здесь, господин граф, — сказала я. — Ибо
— Вы, должно быть, устали от неопределенности, не зная наверняка, теряете ли вы тут время или нет?
— Смею заверить, что ваша галерея очень интересная, поэтому терять время именно таким способом было вполне приятным занятием.
— Очень жаль, — продолжал он, — что вы не сообщили нам о смерти вашего отца. Это избавило бы всех нас от стольких сложностей.
Итак, мне предстояло уехать. Я сердилась на себя за то, что почувствовала себя подавленной и несчастной. Придется ехать обратно в Лондон и искать себе квартиру. На что я буду жить, пока не найду работу? Я мысленно забежала на несколько лет вперед и представила себе, как постепенно превращаюсь в мадемуазель Дюбуа. Боже, какая бессмыслица! Но я могла бы поехать к кузине отца Джейн… Никогда, никогда!
В этот момент я просто ненавидела графа, потому что была уверена в том, что он читает мои мысли и знает, о чем я сейчас думаю. Он, должно быть, предполагает, что такая независимая женщина, как я, очевидно, оказалась в совершенно отчаянном положении, раз приехала сюда под таким сомнительным предлогом, поэтому наслаждался, причиняя мне боль и мучая меня. Как должна была ненавидеть его собственная жена! Может быть, она и лишила себя жизни, чтобы избавиться от него. Я не удивилась бы, если бы мое предположение оказалось правдой.
— Я никогда не могла предположить, что все вы во Франции столь старомодные, — сказала я весьма язвительно. — У нас в Англии я выполняла такие работы вместе с отцом. И никто не возражал против того, что работу делает женщина. Но поскольку здесь царят совсем иные убеждения, то нам больше не о чем говорить.
— О, я не согласен с вами. Нам как раз есть о чем поговорить.
— Тогда, — сказала я, глядя ему прямо в лицо, — может быть, вы и начнете?
— Мадемуазель Лоусон, вы хотели бы заняться реставрацией этих картин или нет?
— Моя профессия — реставрировать картины, и чем больше они нуждаются в помощи, тем более интересной становится задача их восстановления.
— А вы считаете, что мои картины нуждаются в такой помощи?
— Ведь вы же знаете, что некоторые полотна в очень плохом состоянии. Я как раз изучала одно из них, когда вы вошли в галерею. Что же с ним делали, если оно в таком плачевном состоянии?
— Прошу вас, мадемуазель Лоусон, не смотрите на меня столь сурово. Не
— Да? Я полагала, что она уже давно принадлежит вам. Вот посмотрите, как поврежден красочный слой. Он весь белесый! А это значит, что с картиной очень дурно обращались!
Он чуть улыбнулся. На лице появились проблески какого-то внутреннего удовольствия и веселья.
— Сколько в вас неистовства! Вам бы бороться за права человека, а не за сохранность картин.
— Когда вы желаете, чтобы я уехала?
— Во всяком случае, не ранее того, как мы все обсудим.
— Поскольку вы считаете, что не можете нанять женщину для выполнения реставрационных работ, то я думаю, что нам нечего обсуждать.
— Вы очень импульсивны, мадемуазель Лоусон. Мне кажется, что реставратор старых картин мог бы обойтись и без этого. Я не говорил вам, что не смогу пригласить женщину для реставрации картин. Это лишь ваше собственное предположение.
— Но я вижу, что вы не одобряете моего пребывания в замке. Этого вполне достаточно.
— А вы ожидали, что я одобрю ваш… обман?
— Господин граф, — сказала я, — я работала вместе с отцом и взяла на себя все его заказы. Вы уже давно условились с ним о его приезде в замок, и я полагала, что договоренность и приглашение все еще остаются в силе. Поэтому не вижу в этом никакого обмана.
— Тогда вы, должно быть, были очень удивлены, увидев всеобщее изумление, вызванное вашим приездом.
— Мне было бы очень трудно выполнять эту сложную и тонкую работу в атмосфере неодобрительного ко мне отношения.
— О, понимаю!
— Поэтому…
— Поэтому? — повторил он.
— Я могла бы уехать уже сегодня, если бы меня довезли до станции основной железнодорожной магистрали. Как я поняла, есть только один утренний поезд из Гайяра.
— Как предусмотрительно с вашей стороны, мадемуазель, что вы все продумали, но я еще раз повторяю, что вы слишком импульсивны. Вы должны понять мое затруднительное положение и извинить меня за мои слова, но вы не выглядите достаточно солидной по возрасту, который мог бы предполагать наличие большого опыта.
— Я много лет работала с отцом. Есть такие люди, которые достигают солидного возраста, но никогда не приобретают мастерства. У человека должно быть врожденное чутье, понимание, любовь к живописи.
— Вы, оказывается, не только художник, но и поэт. Но в возрасте… э-э-э… тридцати лет или около этого… человек еще не может иметь достаточного опыта.
— Мне двадцать восемь! — горячо возразила я и тут же поняла, что попалась в ловушку.
Граф решил сбросить меня с пьедестала, на котором я пыталась утвердиться, и показать мне, что я прежде всего обыкновенная женщина, которая не может позволить, чтобы ее считали старше, чем она есть на самом деле.