Изумруды Кортеса
Шрифт:
С этими словами он выхватил шпагу и нанес Киньонесу удар в грудь, от которого тот сразу упал навзничь и испустил дух, не успев даже вскрикнуть. Затем четверо пиратов, прибывших с Тристаном в шлюпке, грубо отшвырнули тело капитана к борту судна, так что даже Жан Флорен принялся упрекать Тристана за столь низкое и недостойное поведение, которое приличествовало простолюдину, а не благородному кабальеро, каковым он себя почитал. Но тот расхохотался ему в лицо и заявил, что все это он задумал еще с тех пор, когда проиграл Киньонесу кучу золота в кубинской таверне.
Так, возле берегов Испании, погиб от рук злодея капитан Антонио де Киньонес, с
Глава XVIII,
в которой рассказывается о том, куда отвезли пленного Алонсо де Авилу, и о том, что ему пришлось испытать в заключении, пока спустя три года он вновь не обрел свободу благодаря победе испанцев в битве при Павии
Обо всем только что рассказанном я узнал от Алонсо де Авилы, который спустя три года после пленения пиратами сумел вернуть себе свободу. Из вышеописанного совершенно ясно, что Кортес не убивал свою жену, а сделал это подлый негодяй Тристан, французский лазутчик, выдававший себя за каталонца и прославившийся как герой у себя на родине. Такую же славу стяжал и Флорен, захвативший огромный груз золота, оправленного в Испанию. Кроме тех двух кораблей, которые снарядил Кортес, пиратам удалось завладеть еще одним, груженным разными товарами и шедшим из Санто-Доминго. Франция праздновала победу. Были устроены пышные празднества, а предназначавшиеся императору Карлу несметные сокровища Новой Испании, перехваченные пиратами, вызывали всеобщее жадное любопытство. Тристан получил за свой подвиг титул маркиза и был пожалован прекрасными угодьями. Впрочем, об этом речь пойдет впереди.
Неудивительно, что известие об этом происшествии повергло в скорбь всех жителей Испании и Индий. Что же касается двух каравелл, что отрядила Торговая палата для охраны драгоценного груза, то об их судьбе ничего не было известно. Не могу сказать, пошли ли они ко дну или также стали добычей пиратов; думаю, что скорее первое, нежели второе, поскольку никто из команды не подал о себе вестей и никто не пытался требовать за них выкуп как за пленников, чего непременно следовало ожидать, если бы моряки остались в живых.
Алонсо де Авила пробыл в плену три года. Его поместили во французской крепости Ла-Рошель, огромной и хорошо укрепленной, в которой, кроме него, томилось немало узников-испанцев — военнопленных и тех, кто, подобно Авиле, стал жертвой пиратов. Маэстре Хуану Баптисте повезло больше: по прошествии года его семья смогла заплатить за него выкуп. Он вышел на свободу, но в Новую Испанию больше не вернулся.
В 1525 году от Рождества Христова Господь даровал испанскому войску славную победу в битве при Павии: сам французский король попал в плен, а все его войско было разгромлено. Тогда-то и удалось обменять Авилу и других испанцев на пленных французских дворян, включая их короля Франсиска.
То, что поведал мне Авила о своем пребывании в Ла-Рошели, показалось мне столь поразительным и интересным, что я решился непременно рассказать об этом, невзирая на то, что мне придется несколько уклониться в сторону от главной линии моего повествования.
Как-то ночью, вскоре по прибытии в Ла-Рошель, Авила лежал на своем убогом тюремном ложе и вдруг почувствовал, что рядом
Однажды перед сном Авила вдруг почувствовал, что призрак уже здесь и стоит сзади него; внезапно ночной посетитель заключил его в объятия, отчего по всему телу пленника пробежала дрожь, и по-французски обратился к Авиле:
— Отчего вы так печальны, сударь?
Испанец замер на месте, пока его обнимали невидимые руки, и любезно отвечал своему незримому собеседнику, уговаривая его поделиться своими тайнами, которые не давали ему покоя и вынуждали блуждать по ночам. Однако же призрак ничего ему не ответил и в конце концов удалился.
Находясь в заточении, Авила свел знакомство с неким монахом, который частенько навещал его и других заключенных. Между ними завязалась тесная дружба, и однажды поздно вечером монах, решив не возвращаться в селение, остался в крепости и заночевал у Авилы. Стражники выдали ему постель, на которую он и улегся.
В эту ночь призрак посетил монаха, который, почувствовав рядом с собой леденящий холод, в страхе вскочил и закричал во все горло, призывая на помощь стражу. Тогда-то Авила и рассказал, что призрак появляется здесь каждую ночь уже в течение двух лет. Мужественное поведение Авилы, от которого за все это время никто ни разу не слышал ни одной жалобы, вызвало восхищение французов, однако призрак, очевидно напуганный происшествием, с тех пор исчез и более не являлся Авиле, к величайшему огорчению последнего, поскольку испанец вопреки всему надеялся разговорить своего ночного гостя.
Эта поразительная история в равной степени может быть совершенно правдивой или же, напротив, выдуманной от начала и до конца, плодом лихорадочного воображения несчастного, который был принужден долгое время провести в одиночном заключении. Но в последнем случае придется подвергнуть сомнению и то, что Авила поведал о смерти доньи Каталины, поскольку оба эти рассказа я услышал от него один за другим в один и тот же день. Так что я все же склонен почесть обе истории за чистую правду, поскольку события, которые я узнал от него и которые прямо касаются моего повествования, позже получили подтверждение и из уст маэстре Хуана Баптисты, встреченного мною в Испании.
Я доверяю всему, что рассказал мне Авила, еще и потому, что всегда знал его как человека благородного, серьезного и умеющего отвечать за свой слова, не склонного к преувеличениям и не любителя повторять всяческие басни и слухи. Таковым он остался и выйдя из своего долгого заточения, которое никак не повлияло на его привычки и нрав. Если он и пожелал рассказать мне о призраке, то лишь потому, что я заинтересовался его пребыванием в Ла-Рошели. В ином случае, будучи человеком скромным и сдержанным, он, конечно же, не стал бы распространяться о таких вещах из опасения, что его сочтут лжецом или безумцем.