Извращенная Гордость
Шрифт:
— Я чувствую свой член внутри тебя. Это прекрасно.
Я застонала, когда он медленно пошевелил пальцами, а другой рукой продолжал крутить мой сосок. Несмотря на боль, я почувствовала приближение освобождения. Мои губы приоткрылись, и мышцы напряглись, когда удовольствие охватило меня.
Римо протолкнул свой член в меня, и я застонала, разрываясь между болью и удовольствием. Я никогда не чувствовала себя такой растянутой, балансирующей на грани всепоглощающей боли и все же счастливой, что Римо забрал и эту часть
Я задрожала, переполненная ощущениями. Римо поцеловал меня в щеку.
— Можно?
Я кивнула, и он вышел почти до конца. Я задрожала, когда он толкнулся в меня обратно. Он продолжал играться с моей киской, медленно входя в меня.
— Все наладится, Ангел, — пробормотал он.
Его движения стали быстрее, и я прикусила губу. Боль и удовольствие смешались, почти слившись воедино. Тело Римо прижало меня к матрасу, когда его член и пальцы завладели мной.
С гортанным стоном Римо врезался в меня еще раз, и я почувствовала его освобождение. Я отчаянно задрожала под ним. Римо задержался внутри меня на пару ударов сердца, его горячее дыхание на моем плече, его пальцы нежно, почти успокаивающе касались моего клитора.
Он осторожно вышел из меня, затем перевернул на бок и прижался ко мне сзади, целуя в плечо. Я не могла пошевелиться, ошеломлённая и поражённая. Каждый раз, когда я думала, что Римо забрал все, он забирал другую часть меня.
— Ангел? — спросил он, понизив голос.
Я повернулась в его объятиях и прижалась к нему, уткнувшись носом в изгиб его шеи. Римо напрягся и схватил меня за подбородок. Я могла видеть намек на колебание на его лице, когда он оценивал мое выражение.
— Ты никогда не подчинишься моей воле, потому что думаешь, что я этого хочу. Было ли это слишком больно?
Я подняла глаза, с трудом сглотнув. Римо беспокоился за меня. Грубый, безжалостный, жестокий до мозга костей, и все же беспокоящийся обо мне.
— Я хотела сдаться тебе, отдаться тебе вот так. Ты уже владеешь каждой частью меня.
Он нахмурился еще больше и провел пальцем по моему лицу.
— Мне не доставляет удовольствия причинять тебе боль, если это не усиливает твоего удовольствия.
Я склонила голову набок.
— Ты, кажется, удивлен.
— Мне нравится причинять людям боль, но не тебе, никогда.
Я замолчала, гадая, что это значит. Римо оттолкнулся, перегнулся через меня и полез в ящик тумбочки. Он вытащил небольшой сверток и положил его между нами.
— Для тебя, — сказал он.
Мои брови поползли вверх. Раньше он не делал мне подарков, но я предполагала, что подарки для Греты и Невио предназначались и мне. Было достаточно трудно раздобыть что-нибудь для Римо. В конце концов я выбрала руководство по беговым дорожкам региона, а также быстро собранную фотокнигу из первых семи месяцев жизни наших близнецов
— Что это?
—
Я подняла крышку, и мое дыхание замерло, когда мои глаза заметили ожерелье с кулоном в форме крыльев. Это была прекрасная часть тонко обработанного золота. Замысловато великолепный. Я осторожно вынула его.
— Где ты его взял? Ты не выходил из дома.
— Я заказал его у местного ювелира вскоре после того, как отпустил тебя.
Мои губы приоткрылись от удивления. Римо помог мне надеть ожерелье, и холодное золото осело в ложбинке между моими грудями.
— Губительно великолепно, — пробормотал Римо, поглаживая мою кожу.
Я с любопытством посмотрела на него.
— Ты погубил меня ради других девушек.
Меня захлестнула волна собственничества. Римо был моим.
РИМО
Я смотрел, как Серафина гладит наших детей по головам, терпеливая, любящая, хотя они оба плакали несколько часов подряд. Она пела им, шептала сладкие слова. Она оставила свою семью ради них, чтобы они были в безопасности, чтобы они получили жизнь, которую они заслужили, жизнь, для которой они были предназначены.
Я видел выражение ее глаз, когда она прощалась со своим близнецом. Серафина пожертвовала многим ради наших детей.
Ее тело было слабее моего. Она не была такой суровой, жестокой или бесстрашной.
Но боже, она была сильный.
Когда Невио и Грета наконец уснули, она выпрямилась, склонившись над кроваткой, и, заметив меня, слегка напряглась, но подошла ко мне. Она была странно тихой сегодня, и я знал, что что-то беспокоило ее, но я не говорил об эмоциях, если мог помочь.
Серафина остановилась в коридоре.
— Я здесь уже три недели, но до сих пор не знаю, кто мы друг другу.
Я прижался к ее плечам, глядя на нее сверху вниз.
— Ты Ангел, а я твоя погибель.
Мои губы растянулись в кривой улыбке. Она почти сердито покачала головой.
— Кто я для тебя? Твоя любовница? Твоя девушка? Приятное отличие от обычных шлюх?
Мой собственный гнев усилился.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Ничего, — тихо ответила она. — Я хочу знать правду. Мне нужно знать, чего от тебя ожидать.
— Я люблю смерть. Я люблю проливать кровь и причинять боль. Я люблю видеть ужас в глазах людей, и это никогда не изменится, — прошептал я резко, потому что это было правдой.
Она посмотрела на меня.
— Ты самый жестокий человек из всех, кого я знаю. Ты забрал у меня все.
Я кивнул, потому что это было правдой.
— Немногие девушки могут вынести тьму. Я не могу ... я не буду заставлять тебя быть со мной. Ты свободна.
— Вольна делать, что хочу, — прошептала она, теплая и мягкая. Дразнящая. — Даже взять в свою постель другого мужчину?