Изящное искусство смерти
Шрифт:
Он с широкой ухмылкой поставил на стол две миски, потом вышел из комнаты и отпер дверь одного из коридоров, чтобы охранники могли раздать пищу заключенным.
Миски от длительного и небрежного использования имели на поверхности вмятины и зазубрины. Когда Беккер увидел содержимое, он понял, почему нахальный надзиратель улыбался.
На ужин заключенным предлагалась маленькая порция картошки с жирным и неаппетитным бульоном, в котором плавали кусочки чего-то, отдаленно напоминающего мясо.
— Я должна узнать, выдержит ли желудок отца эту пищу, — сказала Эмили.
Она встала, подошла
— Такую еду заключенные обычно и получают, — извиняющимся тоном произнес Беккер.
— Но это же прекрасно!
— Правда?
— С более грубой пищей желудок отца не смог бы справиться, но мне необходимо ее попробовать и убедиться, что она достаточно пресная. — Эмили удивленно посмотрела на стол. — Надзиратель забыл оставить нам столовые приборы.
— На самом деле он не забыл, — пояснил Беккер. — Из соображений безопасности заключенным не дают ни ложек, ни вилок, не говоря уже о ножах.
— Они кушают руками?
— Они подносят миску ко рту и просто выхлебывают содержимое.
Эмили кивнула и взяла миску.
— Что вы делаете?
— Другого способа нет.
— Погодите. У меня есть одна вещь. Только, пожалуйста, отвернитесь ненадолго.
— Но…
— Прошу вас, — повторил Беккер. — Мне нужно кое-что сделать, а я не хочу оскорбить вас.
Эмили начала было возражать, но уступила и отвела взгляд в сторону.
Констебль задрал правую штанину и вытащил нож из ножен, закрепленных чуть выше лодыжки. Подобной хитрости он научился у инспектора Райана.
— Все готово. Можете поворачиваться, — сказал Беккер и положил нож на стол.
Эмили даже бровью не повела и не удивилась, как будто считала естественным, что каждый мужчина носит под брючиной нож.
Девушка порезала картофелину, нерешительно положила кусочек в рот, пожевала и наконец произнесла:
— Это самая безвкусная картошка, которую я ела в жизни. То, что надо для отцовского желудка.
— В таком случае я попрошу надзирателя передать вашу благодарность повару.
Эмили одарила полицейского улыбкой.
— Вам еще, можно сказать, повезло. Я, по крайней мере, не ношу эти кринолиновые уродства. Они бы создали вам с инспектором Райаном массу неудобств.
— А то, что носите вы, называется «блумерсы», если не ошибаюсь?
— Да. Их назвали так по фамилии женщины, которая первая стала продвигать подобный стиль в массы. К сожалению, пока ее сторонников меньшинство. А вы, констебль Беккер, как считаете: для женщины нескромно демонстрировать, как двигаются ее ноги?
— Нескромно? — Лицо констебля залилось краской. Он удивился, так как полагал, что уже привык к выходкам Эмили и она больше не способна его смутить. — Я…
— Если так, — не дала ему договорить девушка, — то разве не нескромно со стороны мужчин выставлять напоказ свои ноги?
— Я… ммм… я никогда об этом не думал.
— Сколько весит ваша одежда?
— Моя одежда? — Лицо Беккера стало напоминать цветом свеклу. — Ну… в это время года, полагаю, где-то восемь фунтов.
— А сколько, по вашим прикидкам, может весить наряд светской леди, которая носит платье с кринолином?
— Конечно, у нее больше
— Нет.
— Пятнадцать?
— Нет.
— Двадцать? Уж никак не больше двадцати пяти!
— Тридцать семь фунтов.
Беккер был настолько поражен, что не смог ничего сказать.
— Обручи, на которые натягивается нижняя часть платья, делают из тяжелого китового уса, — объяснила Эмили. — Новые модели будут изготавливать из металла, то есть они станут еще тяжелее. Обручи покрывают несколькими слоями ткани, а снаружи они отделаны оборками из двадцати ярдов сатина. Представляете, каково это — таскать на себе целый день двадцать ярдов сатина? Но поскольку, естественно, платье с кринолином колышется, возникает опасность, что женские ноги окажутся на виду, так что приходится надевать еще и толстое нижнее белье. В то же время необходимо, чтобы и выше талии платье состояло из такого же количества слоев ткани, иначе верхняя и нижняя части будут казаться непропорциональными. Если бы вам пришлось носить на себе лишних тридцать семь фунтов во время дежурства, думаю, вы бы устали.
— Я только подумал об этом — и уже устал.
— Какой у вас размер талии, констебль Беккер?
К этому моменту констебля было уже ничем не пронять.
— Тридцать шесть.
— Какой-то идиот решил, что оптимальный размер талии для женщины составляет восемнадцать дюймов. Чтобы этого добиться, нужно носить жесткий корсет с очень тугой шнуровкой. Я лично отказываюсь подвергаться такой пытке. Прибавьте к этому необходимость таскать на себе тридцать семь фунтов платья, и поймете: нет ничего удивительного, что многие женщины, бывает, теряют сознание. И они еще косо смотрят на меня, хотя я, в отличие от них, могу свободно двигаться и дышать. Почему вы улыбаетесь, констебль Беккер?
— Если вы простите мне мою дерзость…
— Ну, я же веду себя дерзко, так что не вижу причины, почему и вам не вести себя так же.
— Мне очень нравится, как вы говорите.
— Ешьте картофель, констебль Беккер.
Чего не знал констебль, равно как не знали и начальник тюрьмы, и остроносый надзиратель, и Райан, это того, что у Эмили с отцом имелся один секрет.
После того как Эмили приготовила скромную тюремную постель, она пожелала отцу спокойной ночи, крепко прижала к себе и долго не отпускала. В это время девушка прошептала что-то ему на ухо, потом отстранилась и срывающимся голосом произнесла:
— Постарайся как следует отдохнуть. Утром я к тебе приду.
А прошептала Эмили — причем настолько тихо, что Де Квинси едва-едва смог расслышать, — следующее: «Отец, я захватила ее в парке. Это все, что я могла сделать».
И Эмили свободной рукой, которую не мог видеть ни один из четырех находившихся в камере мужчин, опустила какой-то предмет в карман пальто отца.
Он скрыл удивление и спокойно попрощался с дочерью.
Де Квинси слышал, как запирается дверь, как удаляется по коридору гулкое эхо шагов. Он ждал, не осмеливаясь немедленно достать загадочный подарок Эмили. Существовала вероятность, что хитрый надзиратель притаился за дверью и подглядывает за заключенным в глазок.