Изящный стиль работы
Шрифт:
Женщина подняла глаза, и их взгляды встретились. В глубине ее глаз Фримен все-таки увидел приглушенную боль. Но вызвано ли было это чувство гибелью дочери?
— Простите, — проговорил Фримен.
— За что?
Она была удивлена.
— Наверное, вам больно вспоминать о смерти вашей дочери…
Она неопределенно пожала плечами. Подняла чашку, сделала из нее глоток, поставила на стол.
— Взгляните на ее фотографию, — неожиданно нарушила она молчание.
— Зачем?
— Чтобы понять одну вещь — моя Элла
Странно, подумал Фримен. Он не ожидал услышать от нее таких слов. Вначале Елена Тимофеевна показалась ему обычной. Слишком обычной.
— Не надо так на меня смотреть, — усмехнулась она. — Я была такой же, как Элла. Но вовремя остановилась… Когда поняла, чем приходится за это платить. Элла не поняла… Бог мой, какая же это глупость!
Она рассмеялась. Фримен вздрогнул — этот смех показался ему неуместным, страшным, как карканье ворон на кладбище.
— Вы сыщик? — спросила женщина.
Она теперь смотрела прямо ему в глаза, и Фримен понял, что глупо продолжать игру, сейчас эта игра только все разрушит.
— Не совсем, — признался он.
— Почему вас так заинтересовала Элла? Через столько лет?
— Парень, который сидит в тюрьме…
— У него тоже своя судьба, — покачала головой женщина. — Он платит за свою любовь. Ему ведь тоже хотелось неведомого, странного, непонятного. Тоже хотелось возвыситься…
— Но настоящие убийцы не платят за совершенное ими зло, — возразил Фримен.
— А я не уверена, что это было зло, — ответила Елена Тимофеевна. — Может быть, убийство Эллы было своего рода искуплением ее греха? Расплата ведь отчасти искупление? И это уж их проблема, что они свой грех не искупили. Значит, тем страшнее будет возмездие.
— Вы не любили дочь?
— Любила, — вздохнула женщина. — Но… Пойдемте. Я кое-что вам покажу…
Она поднялась со стула, стул скрипнул. Этот скрип показался Фримену зловещим, как стон.
Открыв дверь в маленькую комнатку рядом, Елена Тимофеевна включила свет.
Комнатка была заполнена книгами.
— Вот чем увлекалась моя дочь, — усталым голосом сказала она, поправляя выбившуюся из прически прядь. — Можете посмотреть, если не боитесь. Я хотела сжечь всю эту гадость, но потом пожалела. Все-таки воспоминание о моей глупой дочери…
Стоило машине с Таней отъехать, я обернулась к Лизе.
— Откуда ты ее знаешь? — спросила я.
— А ты?
— Кошмар моего детства, — пояснила я.
— Кошмар моей юности, — фыркнула Лиза. — Но я никак не могла обойтись без ее помощи… Больше никто из моих знакомых не обладает пижонской машиной… А мне надо было произвести впечатление на нашего друга Старцева…
— И как? Произвела?
— Думаю, да, — самодовольно
— Только будь осторожна, — попросила я. — И что он за парень, этот Старцев?
— Лысый и старый Казанова, — сообщила Лиза. И достала сигареты.
— Дай одну, — попросила я.
— У тебя же было две пачки.
— Я раздала их нуждающимся, — призналась я.
— Добрая Александриночка, — хихикнула Лиза и протянула мне пачку.
— Добрая Елизаветочка, — передразнила я ее. — Так что у нас со Старцевым?
— Пока ничего. Кроме того, что, как мне удалось выяснить, наш бонвиван тащится от богатых дев, играет в теннис — ужасающе плохо, со мной он спарринг не выдержит, хотя я в этом виде спорта не отношу себя к лучшим… Я помоталась за ним по городу, навела справки у словоохотливых соседок, кстати, у нашей Рамазановой…
— Ты что? — изумленно вытаращилась я на нее.
— Ну да. Оч-ченно удобно, скажу я тебе, ма шери. И вроде бы следишь, и в то же время черпаешь нужные сведения об интересующем тебя втором объекте. Кстати, Рамазанова чиста и невинна, как младенец. Но нам все-таки придется еще немного ею поприкрываться. Ну так вот, Эльмира Маратовна рассказала мне, что Димочка наш — юноша с запросами, в данный момент ведет долгосрочную осаду некоей Юлечки, являющейся единственной дочерью друга Рамазанова-супруга. И очень наша Эльмира Маратовна за деточку переживает, поскольку Старцев кажется ей плохой парой для девочки…
— Почему? Потому что старый и лысый?
— Нет.
— Бабник?
— Нет, — торжествующе пропела Лиза. — Дело не в этом. Просто нашей Эльмире Маратовне не нравится его близкий дружок Чеботарев, о коем ходят самые разные слухи, и один из них…
Она приблизила ко мне лицо, сделала страшные глаза и трагическим шепотом изрекла:
— Что в прошлом у Чеботарева какая-то страшная тайна. Говорят даже, он вроде бы лечился от вампиризма… Или кого-то убил. Но, я думаю, тебе об этом теперь известно немного больше, чем нам с Эльмирой Маратовной, посему я умолкаю.
— Да я почти ничего и не выяснила, — призналась я. — Совсем немного…
И я вкратце пересказала ей то, что мне удалось узнать от моих новых странноватых подружек.
Несмотря на включенную лампу, Фримену казалось, что в комнате темно.
Он подошел к книжной полке. И вздрогнул, невольно обернувшись к Елене Тимофеевне.
Она стояла, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди, смотрела мимо него — на эту же полку и на стены, украшенные репродукциями картин Валледжио.