Изяслав
Шрифт:
Елак подскакал к куче чавкающих зверей. Перегнувшись с седла, он несколько раз взмахнул кривой саблей. Затем, зажав саблю в зубах, юноша спрыгнул на землю, схватил убитых шакалов и расшвырял их в разные стороны. Через минуту вся стая разрывала ещё тёплые тела своих собратьев, а Елак гнал Магомета обратно к табуну...
Хитрость пастуха победила стаю. И, придя в себя после побоища, юноша запел:
Хитры лающие звери и смелы лающие звери, их нельзя сосчитать, их больше, чем травинок в степи, но кутонци Елак победил их мечом своей мудрости, славаВосторгаясь собой, юноша не заметил, что Магомет слегка прихрамывает. Но зато кмет Сатмоз, неизвестно откуда появившийся в степи со своими телохранителями, сразу заметил это. Он подскакал к Елаку, слегка пригнувшись в седле, и уставился на него неподвижным взглядом. Сатмозу исполнилось уже сорок два года. Он участвовал во многих сражениях и был известен своей храбростью. Его лицо с хищным горбатым носом ещё сохранило суровые черты степного орла. Но щёки уже начали оплывать от обильной еды, под глазами появились мешки, фигура утратила гибкость. Это был ещё орёл, но орёл отяжелевший, обрюзгший, притупивший свои когти в праздности. Указывая плетью на Магомета, Сатмоз спокойно спросил у Елака:
– Хромает?
Юноша присмотрелся к коню и ответил:
– Хромает.
Сатмоз приподнялся в седле, с размаху полоснул плетью Елака по плечу и снова спокойно спросил:
– Почему?
Дрожа от обиды и боли, Елак начал рассказывать о битве с шакалами. Даже в эти минуты он привычно пересыпал свою речь цветистыми сравнениями. Кмет довольно заметил:
– Мой оглян [72] , ты расстилаешь узоры слов по воздуху.
Когда Елак закончил рассказ, Сатмоз сказал поощрительно:
72
Оглян - юноша-раб, юноша-слуга.
– Ты показал себя мужчиной. Я возьму тебя в телохранители, и ты будешь моим ирци [73] . Но сначала ты получишь десять ударов плетью по спине за то, что по твоему недосмотру Магомет отбился от табуна. Затем ты получишь ещё десять плетей за то, что оставил табун без присмотра.
И Елак получил десять и ещё десять ударов от телохранителей кмета. Затем табун поручили другому пастуху, а Елаку на ободранную, окровавленную спину накинули расшитый золотыми нитями лёгкий и тёплый чекмень и вокруг его живота обернули несколько раз сверкающий пояс - аиль. Так пастух стал ирци - певцом кмета Сатмоза и получил новую работу. Ободранная спина горела, ныла. Одежда липла к ней и увеличивала боль. А Елак, повинуясь желанию кмета, пел о его мудрости и храбрости.
73
Ирци - певец.
3
Суровое лицо хана Кемельнеша было повёрнуто к собеседнику. Губы раскрывались и закрывались, пропуская слова, и больше ни один мускул не дрогнул на его лице цвета обожжённой глины.
– Ты пойдёшь в землю Рус моим послом. Ты скажешь кагану [74] Изяславу: "Если дашь всё, что просим, племя гуун не будет топтать твою землю ни в это лето, ни после..."
– Я скажу: "ни в это лето, ни после..." - как эхо повторил Сатмоз. Он понимал: "Сказать можно всё, что угодно. От этого у меня не уменьшится богатств, а у русского хана не прибавится спокойствия".
74
Каган - князь, государь; древний тюрко-татарский титул.
– Я посылаю тебя потому, что ты хитёр и жаден, Сатмоз, - продолжал Кемельнеш.
– Десятая доля всего, что выпросишь для племени, пойдёт в твою юрту.
– Ты посылаешь меня потому, что я, как собака, верен тебе, о солнцеликий хан!
– воскликнул кмет.
– Щедрой рукой ты отсыпаешь мне дары своего расположения.
Он смотрел на хана с выражением восторженной преданности, он ежеминутно прикладывал руки к сердцу. Если бы своевременно удалось зарезать Кемельнеша, он - Сатмоз - был бы сейчас ханом и повелителем. Но судьба полюбила бывшего бедняка Кемельнеша. Судьба глупа. Следует иногда своей рукой исправлять её ошибки. Ханом может быть лишь тот, кто не подвластен таким глупостям, как честь и благородство.
Не обращая внимания на улыбки Сатмоза, хан Кемельнеш говорил:
– Если властитель русов потребует клятвы, клянись Христом, Магометом и всеми другими богами. Однако избегай, клянясь, прикасаться губами к оружию. Оружие да будет священно!
– Ради племени я готов нарушить и эту клятву!
– поклонился Сатмоз.
– Даже ради своей жадности не делай этого, - промолвил хан, и Сатмоз невольно подумал, что с Кемельнешем трудно разговаривать - он слишком хорошо знает своего кмета.
– В это лето наши пастбища обильны травой. У нас вдоволь мяса и кумыса, и мы можем не беспокоить землю Рус. Но если на следующее лето наши земли оскудеют и нам достаточно будет четверти пояса, чтобы обернуть свой живот, мы нарушим клятву. А сейчас готовься в путь. Следом за тобой поедут воины Огуса. Они совершат последний набег, пока ты ещё не поклялся. Иди!
Кмет Сатмоз во главе небольшого отряда выехал в пограничное селение русичей. Посла от половецкого хана встретили с почётом. Женщины отёрли пыль с его сапог. На их затылках золотился нежный пушок. Он напоминал певцу Елаку, которого кмет вёз с собой для увеселения, пух диких утят. Сатмоз рассыпал улыбки и пышные исковерканные русские слова. Он говорил, что никогда больше половецкие воины не совершат набегов на Переяславльскую землю. Пусть русы мирно засевают поля и куют серебряные бляшки. Пусть спят спокойно.
Русичи слушали и помалкивали: если бы так... Если бы ночью не надо было вешать меч у изголовья...
Кмета провожали за околицу почти все жители селения. Монах читал молитву. Мужчины смотрели вслед послу.
Когда выехали на высокий холм, тонкий слух Елака уловил где-то сзади дикий крик. Ирци оглянулся. Селение лежало в долине, как на ладони. По узким улицам метались мужчины, пытаясь добраться до оружия. Их настигали косматые всадники на низких конях. Сверкали кривые сабли степняков. Визг женщин сверлил гудящий воздух. Просмолённые арканы захлёстывали их шеи, на которых золотился пушок. Елак отвернулся и подстегнул коня. Он знал: это напали воины богатыря Огуса.