Изяслав
Шрифт:
Каждое новое напоминание о распрях из-за власти, от которых напрасно гибли тысячи людей, толпа сопровождала словно бы тяжким эхом.
Толпа была накалена до предела. Люди били себя кулаками в грудь, размахивали хлудами и дубинами. Некоторые привязывали к палкам ножи, ещё не зная, что надо делать, но уже чувствуя, что так дальше не может продолжаться. В толпе шныряли полоцкие лазутчики. Для них сейчас было подходящее время. Один из воинов Стефана завопил, что половцы находятся в тридцати - сорока перестрелах от Киева. Это было последней каплей.
– Идём к князю! Пусть даёт коней и оружие!
– Сами побьём поганых, битый князь нам не
– Святослав Черниговский поведёт нас!
– Покличем в князья Всеслава Полоцкого! Был бы он с Изяславом, такого бы не случилось!
– Воеводу Коснячко - на расправу!
Толпа, вбирая в себя новые ручьи людей, хлынула в гору, ко двору воеводы Коснячко.
– На Коснячке вина за поражение. Он нам ответит. Он поганых на Русь пустил!
Но старший воевода, предупреждённый о вече, скрылся. Толпа в щепки разнесла ограду его двора и направилась на подворье умершего Брячеслава Изяславича.
Тут начали советоваться, что делать дальше. Одни хотели сначала идти к князю, требовать оружия и конец для битвы с половцами. Они называли своим воеводой Славяту. Другие кричали, что надо снаряжать гонцов в Чернигов к Святославу. Полочане же старались кричать громче всех, что в первую очередь надо освободить из поруба Всеслава и провозгласить его киевским князем.
Толпа разделилась. Один её рукав, к которому присоединились некоторые бояре и отроки, понёсся к порубу, где был заключён полоцкий князь. Большая часть устремилась к княжьему дворцу. Впереди быстро шагал Славята...
2
Сквозь толпу к Славяте пробрался Изяслав. Ему казалось, что староста увидит его в кожемякской одежде, обрадуется и воскликнет: "А я ли не говорил - Пустодвор от нас ушёл, к нам вернётся!" И все наперебой начнут сочувственно расспрашивать бывшего воина.
Взгляд Славяты остановился на отроке и помрачнел. Кожемяка схватил его за руку, заставил идти между собой и Верникраем, спросил:
– Зачем прибег? Князь подослал?
Изяслав вздрогнул, повернул бледное лицо к Верникраю, словно ища поддержки. Тот отвёл взгляд:
– Тяжко тебе. Знаю. А только довериться такому, как ты, не можем. Кривое веретено не надёжа.
– От своих ушёл, а бояре не приняли, - проговорил Славята.
– В дебрях среди зверей и то один ряд установлен: волк среди волков живёт, лиса среди лисиц, заяц среди зайцев. А каково зайцу среди волков, а волку среди лисиц? Понял? Вот откуда мука твоя. У каждого среди людей - одно место, под каждого одно заветное седло подогнано. Найди его - с коня не свалишься...
Изяслав смотрел на него, ожидал: может, "кожемякский князь" смягчится. Но Славята отвечал за успех дела перед кожемяками, а в Изяславе не был уверен.
– Прощай, - не взглянув на отрока, сказал Славята.
– Приходи после, когда буря утихнет.
Изяслав поспешно выбрался из толпы, быстро зашагал по кривым улицам. Одно чувство сжимало сердце - обида. Как же это получилось, что он изгнан, что никому не нужен? Почему остался одиноким, без друзей, родных, подруги, без места среди людей? Одни погибли в битвах, других он сам оттолкнул от себя, третьи, как Верникрай, отреклись от него. Будь проклято солнце, и небо, и жизнь - жизнь бездомного пса! Он зашагал ещё быстрее, он почти бежал. Почему одни имеют всё, а у других - только мука одиночества? О милосердный Боже! Мы родимся для могилы - из земли и для земли. Мы живём в непотребстве, болезнях и горестях.
В нём закипал протест против судьбы, против Бога, как и тогда, после смерти матери. Он стиснул пальцы, словно бросался в битву против неодолимого врага. Неотвязная мысль грызла мозг - почему? Почему так случилось?
Невольно вспомнились слова Славяты: "От своих ушёл, а бояре не приняли..." Значит, тот день, когда он спас жизнь Ярославичу, и был началом его мучений? День, в который будто бы начали сбываться его мечты. Во всяком случае, так ему тогда казалось. Но когда он достиг того, о чём мечтал в детстве, к чему стремился, то увидел, что за яркими одеждами скрываются подлые души, за блеском прячется коварство, золотом прикрывают предательство. Нет, не туда он пошёл, и не с теми. "Заяц среди волков". Да и не просто волков. Теперь он знал, что поверх своей у них чужие шкуры надеты. У одного - овечья, у другого - львиная... Один слабым прикидывается, другой - слабый - хочет казаться сильным. Пока разберёшься, кто во что рядится, тебя или загрызут, или оседлают. "Подлее и коварнее властолюбцев нет никого на свете, - думает отрок.
– Волк и тот, когда насытится, не нападает, а эти насытиться не могут. Они нападают всегда на всех и друг на друга. Если бы можно было вернуть минувшее! Перво-наперво пожелал бы я, чтобы того дня не было вовсе!"
– День добрый!
– послышалось приветствие.
Оно прозвучало внезапно, и смысл его был таким странным, что Изяслав остановился, глядя на встречного.
Это был лекарь Мак. Он вышел из своего дома, мимо которого как раз проходил Изяслав. Мак быстро взглянул на холщовую рубаху бывшего воина и мягко спросил:
– Куда идёшь?
Изяслав не мог противиться желанию хоть кому-нибудь рассказать о своём горе:
– Один я остался, один! Понимаешь, лечец?
– И я один... Один - сам себе господин...
И вдруг Изяслава осенило. Дьявол неспроста поставил на его дороге этого человека. Ну что ж, если Бог не даёт радости, её можно получить у дьявола! Изяслав ближе подошёл к Маку и, глядя на него с надеждой и страхом, попросил:
– Возьми меня в уноки, лечец...
Он ожидал ответа. Если Мак откажет, то, может, он попался на пути случайно. А если согласится, значит, дьявол зовёт к себе бывшего воина. "Кто знает, - думал Изяслав, - может, сие самое большое испытание? Если бы человек мог узнать, что судилось ему на веку, то знал бы и как поступать. А так он делает каждый свой шаг вслепую".
Мак улыбнулся. Он знал о суеверных слухах и понимал тревогу Изяслава. Лекарь сказал "да".
Изяслав пошёл за ним. В это время по шляху проскакал небольшой отряд боярина Пестослава. Боярин не узнал отрока. Он был не в духе и ударил плетью по спине замешкавшегося подолянина.
Рука Изяслава потянулась к поясу, но меча там не было.
Бывший княжий отрок стоял на обочине дороги, кусая губы. О, каким одиноким и беспомощным он себя почувствовал в этот миг! Каждый мог его обидеть, оскорбить. Он вспомнил Славяту, кожемяк. Они никогда не бывали одиноки. В памяти встал железный "журавлиный клин", пробивший себе дорогу к Киеву, грозная толпа на вече... Если бы и он мог быть с ними! Если бы вернуться туда, где вырос, где люди говорят то, что думают, и если поднимают против тебя хлуд, то делают это открыто, не прячут его за спину, не надевают на себя другую шкуру. Там можно найти друга, чтобы он оставался другом в беде, побратима - до последней капли крови.