Изяслав

Росоховатский Игорь Маркович

– К тебе, княже, пробивался. Половцев - что песку морского. Надо тебя, главу, спасать. Будет глава земли - и земле стоять. Стянем дружины к Киеву, там степняков встретим. Уходи, княже. А мы тебя прикроем, задержим поганых!

– Ступай к Матвею, - приказал Изяславу-отроку Коснячко.
– Пусть сюда пробивается!

Ещё оставались на Летском поле островки воинов-русичей, отбивавшихся от врагов, которые затопили поле мутными разноцветными волнами. И некому было собрать островки воедино, образовать из них плотину, а затем выпятить

её железным тараном в сторону врагов, как это сделал когда-то Ярослав, прозванный Мудрым. Тогда степняков было не меньше, а русичей не больше, но они держались воедино, за одно сердце, - и один побеждал двоих, двое пятерых.

А сейчас несколько сот дружинников прорубали дорогу Ярославичам, удирающим с поля битвы. Непрерывно трубила боевая труба, созывая к этому отряду уцелевших воинов-русичей. И они пробивались к своим. К княжьему отряду пристал и Матвей с десятком воинов, среди которых был и Изяслав-отрок.

Рабыня Узаг не спала всю ночь. Услышав топот коней и родную речь, она выбежала из вежи и увидела скачущих всадников. Она всхлипывала от страха и радости: свои, русичи! Она бросилась к ним из последних сил, крича:

– Я не Узаг, я - Марийка!

Всадники ураганом пронеслись перед девочкой. Один из них на миг оглянулся, но не придержал коня.

Это были Ярославичи, покидавшие поле брани. Они спешили уйти подальше от страшного места, им было не до какой-то рабыни.

– Я не Узаг, я - Марийка!..
– последнее, что донеслось до киевского князя с Летского поля, жалобный детский крик.

6

Только в одном месте ещё продолжалось сражение. Там с победным гиком накатывались лавины воинов богатыря Огуса - и откатывались со звериными воплями ужаса и ярости. Мёртвые воины падали с коней. Кони без всадников разбегались по полю.

Богатырь Огус кусал губы и выл тихо, отчаянно и яростно, как шакал, попавший в западню. Ему в начале битвы хан Сатмоз поручил самое лёгкое и выгодное дело - напасть на отряды ремесленников, которые князь поставил на краю стана. Огусу уже виделись сотни выносливых работящих рабов, которых он продаст на Царьградском рынке. Богатырь приказал своим воинам убивать только вначале - для устрашения. Он не сомневался, что ремесленники сразу же обратятся в бегство, и поэтому расставил всюду небольшие заградительные отряды.

И вот лавина всадников ворвалась в русский стан. Кривые сабли опускались на русые головы. Испуганные крики, стоны, проклятия... Богатырь Огус довольно улыбался и раздувал ноздри - это было сладостней, чем увеселительные песни рабынь. Но внезапно в мелодии стонов и проклятий что-то нарушилось. Ещё не успев сообразить, что случилось, Огус почуял неожиданную опасность. Со своими телохранителями он поскакал в ту сторону, где вместо испуганных криков русичей слышались вопли людей племени гуун. Горе охотнику, видящему, как лебедь терзает

сокола...

Первыми дали отпор врагам градоделы. Они давно привыкли трудиться плечо к плечу, помогая друг другу в своей сложной, тяжёлой работе. И теперь вместо того, чтобы разбежаться в разные стороны, как ожидали половцы, они сбились в кучу, ощетинившись копьями. На этот островок наткнулась река всадников и забурлила, окрашиваясь кровью.

А уже с другого конца, перекрывая шум сражения, прогремел бас кожемякского поводыря Славяты:

– Э-гей! Кто не хочет помереть, как собака? Сюда! Сгрудиться!

И сам Славята поднялся грозным великаном на сером фоне рассветного неба, взмахнул боевым цепом - и всадник вместе с конём рухнул на землю. Второго половца постигла та же участь. Поднимался и опускался держак цепа, кружа вокруг себя окованный железом бич, словно молотил невиданную рожь. К нему присоединились другие цепы и дубины.

И началась кровавая молотьба...

Хрустели кости, истошно ржали кони, вопили люди. Лавины половцев налетали на быстро растущую кучку защитников и попадали под цепы и дубины.

– Сгрудиться!
– грохотал голос Славяты.

Около него уже собралось несколько сот воинов. Воспользовавшись тем, что половцы в смятении отхлынули, он созвал к себе самых крепких и вместе с ними, устремившись вперёд, придал толпе защитников форму журавлиного клина. Огромный, залитый кровью врагов, с беспрестанно кружащимся цепом, Славята медленно шёл во главе подолян. Справа и слева от него свистели цепы товарищей, словно все вместе они вышли в поле на привычную работу. Могучий клин двигался в сторону далёкого Киева, расчищая себе дорогу, и не было силы, которая могла бы его остановить.

Хан Сатмоз, ещё бледный от пережитого, подозвал через телохранителей богатыря Огуса и приказал ему:

– Отведи своих воинов. Пусть русичи уходят.

Он взглянул в выпученные жадные глаза богатыря и закричал:

– Не понимаешь, жирный пёс?! Эти люди не годятся в рабы! Они не знают страха!..

7

Елак лежал на земле в луже крови. Его конь Ит не отходил от хозяина. Ит не мог ничего понять - никогда раньше не бывало, чтобы хозяин свалился с седла и сразу заснул.

Конь осторожно толкнул воина мордой, нетерпеливо забил копытом, заржал. Хозяин шевельнул рукой, застонал. Что же с ним случилось? Может, виной всему то красное, что течёт по его лицу и груди? А может, он хочет поиграть и притворяется спящим? Конь отбежал на несколько шагов и скосил карий глаз. Его уши задвигались. Он ожидал, что Елак вскочит и крикнет, как бывало: "Э-гей, куда тебя несёт?"

Хозяин лежал безмолвно. Над ним парил, медленно снижаясь, степной орёл-стервятник.

Ит поспешно вернулся к хозяину. Стервятник приземлился на соседнем кургане в ожидании добычи.