Jackpot подкрался незаметно
Шрифт:
— «Муму» написал не Достоевский, а Тургенев, — уверенно сказал Колбаско.
— Идиот! — обращаясь к небу, взвыл Вовец.
— А «Идиот» — Достоевский, — спокойно и с достоинством отреагировал Колбаско.
— Дегенерат! — уже совсем вышел из себя Вовец.
— Не знаю. Не читал, — тоном победителя закрыл дискуссию Колбаско.
Некоторое время они шли молча, сосредоточенно пытаясь сохранять равновесие. Возле памятника Лошади Пржевальского к ним подошла, живописно хромая на обе ноги, черноволосая девочка лет десяти, в узбекском халатике и попросила с таджикским акцентом:
— Дяденьки, подайте сто рублей…
— Пошла отсюда, пока по жопе не получила! — рявкнул публицист.
Девочка, забыв про полиомиелит, ловко отбежала метров на десять и крикнула:
— Сам козел! Сука рваная!.. Сдохнешь скоро!..
— Совсем обнаглели, — сказал Вовец.
— Да, — согласился Колбаско. — У них здесь группировка. ОМОН — Организация Мухославских Объединенных Нищих. Хозяин — цыган, главный спонсор Руслана Людмилова…
— Небось ви ай пи? — язвительно спросил Вовец.
— Еще какой! — уважительно произнес Колбаско. — Одна такая девчушка в день по полторы штуки собирает… Вся твоя пенсия.
— Кстати, где она? — испуганно остановился Вовец и полез в карман брюк. Вынув жиденькую пачку сторублевок, он пересчитал и успокоился. — Хоть приносят вовремя…
Взглянув на деньги, Колбаско сосредоточенно задумался, что-то прикидывая в уме, и вдруг сказал с оттенком легкой провокации:
— А слабо тебе одолжить пятьсот рублей для одного дела?.. Отдам с процентами…
Вовец сунул деньги в карман брюк и отказал известным неприличным жестом.
— Верное дело, нутром чувствую, — заклянчил Колбаско.
Вовец повторил неприличный жест.
— Если сфартит, наживемся, — не унимался Колбаско. — Штуку можем наварить… А то и две… Или три…
Взгляд его устремился куда-то вдаль, а вся хрупкая телесная субстанция понеслась в сторону недавно открывшегося в Мухославске очередного казино с названием «Жар-птица»… Субстанция подлетает к игральному автомату, сторублевая бумажка с возбуждающим жужжанием исчезает в прорези купюроприемника; указательный палец правой руки нажимает на клавишу, на вращающемся барабане мелькают какие-то фигурки, фрукты, домики… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Стоп!.. На дисплее застывают три клетки… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Двери клеток открываются, и на экране начинают порхать три желто-красно-синие птицы с хищными горбатыми клювами… Бур-люм-бур-люм-бур-люм… Птицы застывают, как на насесте, на центральной линии… Звучит «Полет Валькирий» из оперы Вагнера «Валькирия», и бегут по нарастающей цифры… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Стоп!.. 1 780 382… Джекпот!.. Спешит менеджер, сбегаются завсегдатаи и поздравляют Колбаско, не скрывая зависти…
— Что с тобой? — спрашивает Вовец.
— Одолжи мне пятьсот рублей! — почти кричит Колбаско. — Я чувствую!..
Вовец прекрасно знает об этой Колбаскиной страсти и изуверски спрашивает:
— А если просрёшь?
— Не просру!
— А если?
— Отдам с ближайшего гонорара.
— Ладно, — сдается Вовец, — но за это ты проводишь меня до дома.
— Хоть на край света!
Вовец медленно отсчитывает пять сторублевок, протягивает их другу, и Колбаско, держась за Вовца, уволакивает его в темень переулка…
Возле подъезда Вовец сказал:
— Всё. А теперь верни деньги…
— Не понял, — изумился Колбаско.
— А что тут непонятного?
— В таком случае, — жестко выговорил поэт, — я верну тебе деньги, если ты проводишь меня до «Жар-птицы». Логично?
— Но выпивка за твой счет, — добавил Вовец.
— За счет «Жар-птицы», — уточнил поэт.
Рекламная жар-птица над входом в казино переливалась и искрилась всеми возможными и невозможными цветами, исчезала где-то вверху, оставляя кометный хвост, и снова возвращалась на место.
В казино входили люди двух сортов — молчаливые, сосредоточенно-трезвые или веселые, в меру подвыпившие мужчины в сопровождении молодых женщин полулегкого поведения. Возбужденные мужчины, перед тем как войти, подстегивали себя, обращаясь друг к другу: «Порвем?» И сами себе отвечали уверенно: «Порвем!»
Посетители проходили через рамку. По обе стороны рамки стояли двухметрового роста охранники в черных костюмах.
Колбаско прошмыгнул через рамку, не издав ни одного подозрительного звука и, указав на Вовца, сказал:
— Это со мной.
Вовец торжественно поведал, что ничего металлического при нем нет и даже вставные зубы — пластмассовые. Но едва он вошел в рамку, раздался резкий высокий звук.
— Оружие? — спросил охранник.
— Мое оружие — слово! — гордо ответил Вовец.
— Ключи? — спросил охранник.
— Потерял! — гордо ответил Вовец.
— Телефон? — спросил охранник.
— Двести тридцать восемь пятьсот двенадцать! — отчеканил Вовец.
— Я имею в виду мобильник, — уточнил охранник.
— Послушай, за кого они меня принимают? — возмущенно обратился Вовец к поэту.
Публициста отвели в сторону и стали предметно обшаривать металлоискателем. Где-то в районе лобка металлоискатель издал характерный писк.
— Думаете, он у меня железный? — захохотал Вовец и расстегнул молнию.
— У него молния из металла, — сказал охранник коллеге.
— Пропусти его, — приказал коллега.
— Это попрание прав человека! — возмутился Вовец, когда они прошли в игровой зал. — Ноги моей больше не будет!..
Они вошли в огромный зал, по всему периметру которого стояли, как часовые, сверкающие всеми мыслимыми и немыслимыми огнями игральные автоматы. Зал был пуст. Лишь в дальнем углу сидел за автоматом сгорбленный старичок. Они подошли ближе. Старичок пытался засунуть в щель мятые, полурваные купюры разного достоинства. Когда ему это удавалось, он бил по одной из клавиш, и на дисплее появлялись прыгающие и квакающие лягушки и жабы. Старичок завороженно смотрел на этот танец будущего благополучия и приборматывал: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие мои жабоньки, давайте, мои маленькие…» Он бормотал это, пока вращались на дисплее барабаны. Когда раздавалось сухое безнадежное «клац» и барабаны останавливались в ожидании очередной порции финансовой подкормки, старичок начинал шипеть: «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..» И он снова запихивал в щель очередную купюру и снова бил по клавише: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие, давайте, маленькие мои…» Клац. «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..»