К чему приводит идеализм или любовь к стране вечнозелёных помидоров

ИванычЪ

Сижу, помогаю монтировать, реестр писать. Все довольны. Тут Ионыч приходит…, домой ехать пора. В батальон. Нам отбой дали — выдвигаться пора. Ионычу, понятно, домой охота. К жене и деткам. Это нам… чем дольше на полигоне — тем не хуже. Мужикам то из пункта всё одно разбора этапа ждать, никуда не тронешься. Вот командир и запросил разрешения у руководителя учений (формально-то мы в его распоряжении до окончания "войны") оставить меня в своей группе. Естественно получил добро.

Долго мы сидели, концерт клеили. Ребята глаза продрали, даже не удивились. Командир с Валеркой такую карту красивую нарисовали, Греков, практически с Айвазовским. У них секрет один был, они все обозначения на карте не карандашами "поднимали",

а краской акварельной. Перетирали их и ваточкой, ваточкой… насухую. Очень получалось красиво. Только не дай Бог, влага попадёт — тогда всё растекается и расползается. Но на это рассчитано не было. Не для полевых же действий готовился документ.

И вот в процессе этой нашей работы, можно сказать, ковки победы над злобным и коварным врагом, прибыло начальство. Начальник нашего отдела, тот самый подполковник "из Внешторга", который….

Нас выгнали на волю покурить и долго там вели секретные переговоры. Но чай пить позвали. Даже кофий предлагали, но мы не стали. Потому как хотелось хоть пару часов поспать. Подполковник привёз конфет и пару шоколадок, так что мы оторвались.

Вот ответьте — почему в армии так хотелось сладкого? Помню больше всего шли леденцы, от кроны до трёх пакетик стоил. В пакетике сто пять грамм. Или орешки засахаренные, т. е. зажаренные в сахаре. Кажется, две кроны пакетик стоил. Бросишь его в рот, орешек, в смысле. Сначала сахар этот обожженный рассасываешь, а потом начинаешь орешек потихоньку разгрызать. Не спеша так… с удовольствием. Кайф! Но больше всего конечно мы любили конфеты "БОН ПАРИ". Но это для богатых. Три кроны пакетик. Леденцы такие фруктовые. Это просто словами не выразить. Они такие разноцветные и с разным вкусом. Т. е. со вкусом разных фруктов. И просто как будто ешь эти фрукты. Кстати когда через восемнадцать лет прилетели мы в Чехию, и я такую конфетку взял в рот…, то испытал разочарование. То ли я изменился, то ли конфеты, но осчучение было не то. Были ещё такие малинки. Те две кроны стоили. Тоже леденцы, красного цвета, в форме малинок. И вкус был малины — правда, не вру.

Вот за чайком и состоялся разговор. Со мной и Лёнькой. Серьезный такой разговор. По поводу службы и жизни дальнейшей. Мы обещали подумать. Причём без иронии и не в смысле — лишь бы отвязался. Потому что, повторюсь — разговор был серьезный и на равных. Тут не отмахнёшься.

Дорога домой …

Итак, вернёмся к серьезному мужскому разговору. Сами понимаете, что прозвучало предложение продолжить службу. Что странно, для нас, во всяком случае, нам не предложили полковничьих должностей, персональных автомобилей и личных вертолётов. Это было для нас, может и непонятно, но вполне ожидаемо. Хотя не скрою, и обидно.

Предложение, сделанное нам с Лёнькой, было простое и лаконичное. Есть, мол, в Группе два фургона, кунга, если по военному, новеньких и вам хорошо известных. Но вот незадача, нет у этих фургонов хозяев. И нашему отделу, ну и конечно его начальнику, было бы приятно и желательно (а может наоборот — уже не помню), чтобы ключи от них оказались бы в карманах ваших, ребята, кителей.

Если говорить проще — было предложено продолжить службу в качестве начальников этих станций.

Честно говоря, если бы подобное предложение прозвучало бы где-нибудь во внутреннем округе, то понимания и интереса, скорее всего не возникло бы. Но тут дело другое. Времена то были…, а материальных благ хотелось, чего уж душой кривить.

Одним словом предложение было принято.

Документы были оформлены практически моментально. Оформлены и отправлены. Разница в статусах правда была. У Лёньки за плечами был техникум. Поэтому он ждал присвоения звания и.… Мне же предстояло снова учиться. Утешало одно, школа была совсем рядом с домом и в месте, с

детства мне родном и известном.

Служба текла спокойно и размеренно, без каких либо приключений. Вернувшись с учений и получив невнятный выговор от ротного, что, мол, вот… бросил,… не оправдал… и т. д. продолжил я своё электромонтирование.

По результатам работы (какой — непонятно) оперативной группы батальона, родился в недрах штаба приказ. Штатный начальник станции, совсем молодой ещё парень, т. е. второго периода службы, был поощрен краткосрочным отпуском, в который и смотался через день.

Ребята меня, конечно, подкалывали от души — мол, вот ты, а он… короче посмеялись и…, кто-то злорадствовал, кто-то сочувствовал. Всё как всегда в нормальном коллективе. Возникали, конечно, вопросы, чегой то я стал усиленно заниматься дембельским прикидом. Чего — чего, ехать то надо в чём-то, помните… хоть тушкой, хоть чучелом.

Но вот настал день. Рота на завтрак собирается, а меня дневальный к телефону кличет. А в телефоне голос НШ. Давай, говорит, быстро в штаб. Одна нога там, вторая уже тут. Я, конечно, понял, зачем и рванул, для дедушки — нехарактерно быстро, чем вызвал немалое удивление окружающих.

Пока НШ оформлял разные записи в военном билете, я получил уже готовые аттестаты, предписание, проездные и т. п. Причём никто ничего не знал. Там в графе основание было написано: Директива Командующего ЦГВ № …. от …… и всё. Нет, НШ то знал всё конечно. Но другие нет. Просто выдали, коли приказано. Похватал я бумаги и полетел переодеваться и чемодан подхватить. Потому как было сказано, чтобы через пятнадцать минут был на КПП, готовый, меня в Миловице на вокзал отвезёт сам Вовка, попутно. Ёлы — палы… батальон уже ушёл на завтрак, это же — не попрощаться ни с кем.

Влетаю в роту. К каптёрке. Открыто. Старшина там и сразу на меня накинулся, подгонять начал. Ну, ещё бы Вовкин приказ для Сани нашего — это сильнее даже, чем приказ министра был.

Вообщем всё бегом, и вот прыгнул я в Уазик Вовкин, и поехали мы — в новую жизнь. Едем, а навстречу батальон идёт. Я взмолился:

— Товарищ, капитан!!!

— Одна минута! — последовало в ответ очень лаконично. Выскочил я из машины, Лёнька с Лёхой меня увидели — выпрыгнул навстречу из строя. Обнялись мы, а своим из роты я только фуражкой помахал, вот такое получилось прощание.

В роте потом, мне Лёнька писал, сначала подумали, что я всё-таки в отпуск поехал, но потом просочилось, конечно.

Около вокзала, в Миловице, пожал мне руку Вовка и упылил по делам.

Представился я коменданту, сдал проездной до Чопа и был отпущен до отхода поезда. А было до отхода ещё часов пять. Куда деваться. С чемоданом не погуляешь, а в камеру хранения сдать, откуда деньги. Хорошо хоть сигарет запас имелся. Сел себе на лавочку в тенёчке и сижу себе, курю.

Дело то уже не просто к обеду, а уже за "после обеда" перевалило. Денег то, немного было, но тратить валюту на еду… это, знаете, было, выше моих сил. Ибо в обозримом пространстве виднелись какие-то магазины, и была цель докупить чего-нибудь к содержимому чемодана.

Но вопрос с едой разрешился сам собой. Появились несколько отпускников, наверное, приехали ребята из дальнего гарнизона, тоже к поезду. Устроились рядом, достали консервы с сухарями. Конечно, и меня втянули. Я только рогаликов прикупил в общий котёл. Спасибо мужикам — не дали с голоду помереть. И вообще — до границы то ехать было целую ночь. Вот и думай, что хочешь о том же своём заботливом старшине. Ведь знал всё, и сухпаи те же в каптёрке были всегда. Так дай. Не дал. Ну и ладно. Солдатская взаимовыручка не дала погибнуть.