К колдунье не ходи
Шрифт:
– Квартира? – нехорошо прищурился на нее Сергей. – Только квартира?
– Ну да, – пожала плечами Ульяна.
– А еще кое-что ты не забыла?
– Не понимаю, о чем речь.
Ульяна чирикала очень мило, но личико ее внезапно нахмурилось. Что касается Сереги, он взглядами метал громы и молнии. Но бушевать побаивался, памятуя о том, что тут же находятся брат и его охранник. Поэтому он ограничился тем, что свирепо уставился на Ульяну:
– Действительно не понимаешь?
– Нет. Квартира – это единственное, чем располагал мой муж. Въехал сюда в начале
– Верно. Жил. Но кроме этой квартирки у бати скопилось еще немного земли.
– Это вы про тот дачный участок, что моему мужу дали от работы?
– И который он впоследствии приватизировал!
– Так на том участке ничего нет. Дом – жалкий сарайчик, давно пора его снести. И несколько старых яблонь.
– Ты дуру мне тут не включай! – снова озверел Сергей. – Участок ей плох! А что батя у трех своих соседей землю в конце восьмидесятых откупил – это ничего? А что участки те как раз вдоль Невы располагаются – это тебе шуточки? А что садоводство это всего в двадцати верстах от города – это тоже ерунда? – И, повернувшись к брату, он произнес: – Сорок соток земли на Неве, причем земли чистой, где даже сносить ничего не надо, кроме нескольких курятников, – на сколько, как ты думаешь, они потянут?!
Тут даже Василий Петрович невольно почувствовал уважение к нарисовавшейся перед его мысленным взором цифре. Да, такой кусок земли мог стоить весьма приличную сумму! Что верно, то верно. И еще одна неприятная мысль царапнула его мозг. За право обладать таким земельным наделом в наше время вполне могла пролиться чья-то кровь.
И Василий Петрович задал тот вопрос, который задал бы любой на его месте:
– Ульяна, скажите, смерть вашего мужа была вызвана естественными причинами?
– Конечно!
– Он как хоть умер? Не могло так случиться, что кто-то помог ему в переходе в мир иной?
Ульяна гневно выпрямилась:
– Да как вы можете такое говорить?!
– Я лишь спрашиваю о причине кончины вашего уважаемого супруга.
– У моего мужа была застарелая болезнь…
– Ага! – перебил ее Сергей. – Алкоголизм!
– …болезнь сосудов головного мозга, – невозмутимо договорила Ульяна.
– Сосуды у него полопались от водки. Так квасить, как мой батя… Я вообще удивляюсь, что он столько протянул!
– У него был повод, чтобы пить!
– И какой же?
– Он был страшно одинок! Единственный сын – и тот уехал. Вокруг кружились одни только стервятники, желающие откусить от его наследства.
– И ты – первая среди них!
Ульяна вновь нахмурилась:
– Взяли бы отца к себе в Канаду. Заботились бы о нем, стали бы его единственным наследником.
– Я не мог! У меня были трудности… И, поймав настороженный взгляд брата, Сергей воскликнул: – Временные! Временные трудности, пойми меня правильно!
Василия Петрович только вздохнул в ответ. Нет, ему это все очень не нравилось, очень! И самым правильным было бы уйти отсюда и забыть обо всем, что он тут видел. Да, вот это было бы правильно, благоразумно, и Алена наверняка его одобрила бы. Но, вопреки собственному здравому смыслу, чутью
Инга с Аленой провели время весьма приятным образом. Могли бы провести его еще более приятно, если бы Алена не дергалась и не звонила своему Васечке буквально через каждые десять минут.
– Перестань дергать мужика, – велела ей в конце концов Инга. – Даже у меня нервы бы не выдержали.
– Я беспокоюсь.
– Почему?
– Сама не понимаю, но мне как-то тревожно.
– Твой Василий Петрович в девяностых не пропал и теперь не растеряется.
– Может, оно и так, но мне все равно не по себе. Всякий раз, когда поблизости появляется Сергей, я чувствую приближение неприятностей.
В результате весь шопинг пошел насмарку. Алена купила соломенную шляпку с широкими полями, украшенную очень красивым алым цветком мака.
– Шляпа мне не идет, и она просто не в моем стиле, но цветок хорош, – сказала она.
Цветок мака был выполнен в технике канзаши и, как заверил подруг продавец, собран вручную. Вполне возможно, что так и было. Шелковые лепестки цветка трепетали, словно живые. Сердцевинка была усажена густыми черными ресничками. К тому же цветок оказался многофункциональным. Его можно было снять и прикрепить на любую другую одежду. И уж такова была магия этого рукотворного цветка, что даже самую невзрачную черную тогу он преображал в изысканнейший вечерний наряд.
Кроме шляпки с замечательным цветком, Алена купила себе летние босоножки на высокой платформе, в которых она была такой же неустойчивой, как канатоходец под куполом цирка. Маечку, так густо усыпанную стразами, что ее было трудно надевать из-за ее повышенной «колючести». И, наконец, великолепную сумку из белой замши, которую можно было взять с собой один раз, а потом либо выкинуть, либо отдать прислуге, либо использовать для каких-то хозяйственных нужд.
Ведь отмыть, отчистить или как-то иначе привести в порядок ослепительно белую замшу после выхода в свет было бы уже невозможно. Но можно было использовать ее как-то иначе. Например, повесить ее в кладовке, чтобы ее если там и видели, то лишь самые близкие, перед которыми ничего не стыдно.
Но, даже примеряя очередную обновку и проверяя, так ли уж она ей к лицу, Алена выглядела рассеянной. Было видно, что мысли Алены бродят где-то далеко. Ей явно было не до шопинга. Инга, как могла, пыталась встряхнуть подругу. Зная, что нет лучшего средства убеждения, чем личный пример, Инга нахватала множество вещей, на которые в другой раз и не посмотрела бы. В конце концов, у нее все есть, ей никакие обновки не нужны. Но в то же время она понимала, что появиться без многочисленных пакетов с покупками значило бы нанести Василию Петровичу кровную обиду. Муж Алены не выносил, когда кто-то отвергал его щедрые дары. Их следовало принимать с аплодисментами и криками радости.