К строевой - годен!
Шрифт:
Стойлохряков оттеснил рядового в сторону и вошел вторым.
«Ну, хоть здесь-то все в порядке», – первое, что подумал подполковник. И только затем стал ошарашенно оценивать представшую картину.
Склонившись над раковинами, трое солдат спокойно умывались и переговаривались друг с другом. Увидев в зеркало неожиданных гостей, они благоразумно закончили и, так как выйти не было никакой возможности – не распихивать же стоящих в проходе, – не знали, что им делать.
– Продолжайте, – разрешил генерал.
Резинкин снова повернулся к раковине, дернул за цепочку, включающую светильник, и
– Здорово вы придумали, подполковник, – инспектор был доволен. – Учитесь, товарищи офицеры, как надо проявлять заботу о личном составе. Везде кафель.
Кафель действительно был везде. Пол был выложен черными большими плитками с белыми прожилками, а стены покрывала приятная голубая с розовыми вензелями.
Все пятнадцать раковин были нежно-розового колора, заманивая ополоснуться. Сплошной полосой шли зеркала, над которыми располагались большие бра с хрустальными плафонами и подвесками. Потолок был облеплен белой плиткой. Венцом программы была большая, сверкающая, подобно одному большому драгоценному алмазу, хрустальная трехъярусная люстра на восемь плафонов, на которую без слез нельзя было смотреть.
Генерал подошел к одному из кранов и с удовольствием отвернул его. Вода с тихим журчанием полилась через рассеиватель.
Затем он подошел к крайнему умывальнику и взял шланг с насадкой для душа.
– Это для того, чтобы ноги мыть, – пояснил, не вынимая щетки изо рта, Резинкин.
В это время комбат в сотый раз проводил по лицу тяжелой ладонью, умываясь насухую. Он не мог не узнать эту люстру, эти светильники, которые они вместе с майором Холодцом заказывали в одной из самарских фирм. Эти розовенькие раковины, что закупали для всех офицеров. А кафель... Черный кафель так нравился его жене, а ему голубой. Он снова посмотрел наверх. Какую же красивую он выбрал по каталогу люстру. У него есть вкус.
Ошарашенный генерал подошел к подполковнику.
– Не будем скрывать друг от друга – вы готовились к нашему приезду.
– Пидорасы.
– Что?!
– Извините, товарищ генерал, это я не вам.
– А что такое?
– Да ничего, может, посмотрим туалет?
Родные братья раковин – унитазы со сливными бачками той же масти, что и сестры, обозначали вчерашние дыры. И снова тот же до боли знакомый кафель.
Капитан, чирикавший до этого по бумаге, заинтересовался новенькой дверью.
– Где вы достали такую? Я хотел себе в зал. Правда, если точно такая же ведет... ничего, ничего. Надо будет подыскать что-нибудь еще.
Матовые плафоны висели на стенах, наводя плавным свечением на размышления. Так и хотелось сесть на унитаз и задуматься.
Никто не остановил вошедшего в туалет бойца. Подойдя к крайнему из унитазов, он открыл кран, из него брызнул фонтанчик. Валетов сделал несколько глотков, затем повернулся к офицерам.
– Это биде, чтобы когда... вот, допустим, у вас понос... Им никто еще не пользовался.
– Перестань тут рекламировать, – цыкнул на него подполковник, и Валетов исчез.
– Даа-а-а! – Генерал опустился на один из унитазов. – Оставьте нас наедине.
Свита удалилась. Подполковник закрыл за ними дверь. Маленький блокиратор приятно щелкнул.
Генерал достал сигарету, а подполковник, боясь задымить
– Я не буду у вас спрашивать, где вы взяли на это средства. Но такого я не видел в странах НАТО. Буржуины отдыхают. Случись к нам дружеский визит по обмену опытом оттуда, – генерал махнул в сторону рукой, – буду рекомендовать посетить вашу казарму.
– Что ж мне теперь, и мягкую мебель, что ли, для солдат закупать?! – в сердцах двинул комбат.
– Нет, не надо. Биде в туалете – этого вполне достаточно. Вы академию заканчивали?
– Нет, шестой год как подполковник.
– Готовьтесь ехать на учебу в Москву. В Генштабе сортиры хуже. Будете и учиться, и учить.
Обалдевший пока еще подполковник, а в перспективе, может быть, и маршал замер перед сидящим на унитазе генералом по стойке «смирно».
– А теперь вы оставьте меня ненадолго одного. Я уже, признаться, отвык делать такие дела на людях.
В камере предварительного заключения витал сквознячок. Маленькое, заштопанное решеткой окошко открыли. Сивый парился на нарах не первый день. Рядом с ним сидел и его кореш Леня. Цепь с Лени сняли сразу после задержания, и ремень, и шнурки отобрали. Шили им только угон, но у шести сокамерников и такой пустяк вызывал унылое, актерски выстраданное сочувствие. Местного папу за решетку. Что за времена, что за нравы. Среди базарных воров, наперсточников и карманников затесался бывший прапорщик, обвиненный в краже сантехники и стройматериалов с объекта, финансировавшегося военными.
Мужик базарил по-человечески, он сивобородому и крепышу Лене приглянулся. Ему хоть можно пару фраз в репу бросить и ответ вразумительный услышать. Остальные просто скалились, а вот один болтал без умолку. Одетый в драные штаны, когда-то называвшиеся джинсами, давно не брившийся сгорбленный молодой человек лет тридцати особо раздражал Сивого. В КПЗ, по словам Десятки Буб – такое означивал он сам себе погоняло, – тело его провело полжизни, и все за мелкие кражи на базаре. Тащил прямо с прилавков. Убежать удавалось не всегда. От него устала не только милиция, но и гоблины. Что с ним только не делали: и били, и в тюрьму сажали – все равно ворует. Сим мастерством Десятка Буб и жил, и дышал. Сивому частенько приходилось затыкать стяжателю рот, от его постоянной болтовни пухли уши. Опустившийся просто мешал размышлять. Иногда приходилось самому отвешивать этому типу пинка или швырять в него единственный табурет. Иначе не понимает. Гундит. На пинки и деревяшки не особенно вроде как обижается. Затихает на полчасика – и снова. Больной человек. Но остальным от этого не легче.
Что ему могут предъявить? Чужие машины во дворе? Сопротивления при аресте он не оказывал. Его просто повалили и стали бить. Не все еще зажило. Медицинское освидетельствование есть. Адвокаты разнесут обвинение. Леня, вместо того чтобы спокойно ждать суда, с каждым днем скисал все больше. В тюрьму ему не хотелось, но человека надо туда еще посадить. Долго они тут не проторчат. Их дело скоро начнет рассматриваться в суде. Со Шпындрюком он приватно побеседует обязательно. Пусть хотя бы ответит на вопрос: почему он, Сивый, до сих пор не на свободе?