К строевой - годен!
Шрифт:
– Что произошло, Батраков?
– Приезжает комиссия из округа. Будут иметь комбата. Чтоб ему было не так обидно, он начал иметь нас. По его словам, могут зайти на этаж уже завтра.
– При чем здесь гоголь-моголь?
– Без моголь, – пояснил Резинкин. – К нам едет ревизор – это ж классика.
– Понятно, – Мудрецкий огляделся. С ремонтом он был знаком.
– Как же мы успеем? – недоумевал Деев.
Мудрецкий посмотрел на часы. Было восемнадцать семнадцать.
– Как-нибудь.
Там,
– Деев.
– Я.
– Несите наряд в обычном ритме. Наш ремонт, ваша уборка. Возражения?
– Никак нет.
Батраков подумал, что лейтенант уж слишком легкую участь определил мотострелкам, и попытался намекнуть на сложность предстоящих работ:
– Да тут до хрена, товарищ лейтенант.
– Батраков, сделай так, чтоб дверь открывалась.
– Есть, – Женя понимал, что милостью лейтенанта легко отделался, на этот раз цыганить долю полегче ему не пришлось.
– И закрывалась тоже.
– Есть. Но здесь...
– Помолчи. Резинкин, Заботин, разберите одну двухъярусную кровать, принесите сюда, со второй койки до потолка достанете. Побелку из желтого угла соскрябайте на пол, остальную соберите, разведем по второму разу.
В десять вечера химики спокойно отбились, а мотострелки вымывали туалет после заново сделанной побелки. С дверью Батраков справился за двадцать минут.
Надо было видеть Деева, который ходил по казарме с покусанными локтями и выл.
Следующим вечером ровно в шесть комбат снова появился на этаже.
Мудрецкий ждал прихода подполковника и, услышав, как надрессированный Деевым за ночь конопатый заорал: «Смирно!» и басовитый ответ: «Вольно!», вышел из каптерки, где они с Паркиным выясняли в карточном бою, кто из них дурнее. Счет был двадцать восемь на двадцать семь в пользу Мудрецкого – сказывались полгода учебы в аспирантуре против пяти лет, проведенных Паркиным в политехе.
С вытаращенными глазами Юра понесся прямиком в сортир. В туалет дверь открывалась и закрывалась – значит, руки-то прикладывали. Что-то делали. Подполковник стоял рядом с очками и глядел по сторонам.
– И где ремонт?
Лейтенант оторопел. Тон начальства не обещал ничего хорошего, точнее, он вообще ничего не обещал.
– Ну как же, – он поднял палец к потолку. – Мы же... вот дверь... вращается.
– Я не просил, лейтенант, чтобы вы белили потолок, я приказал сделать здесь ремонт.
– Но нужны...
Стойлохряков перед уходом похлопал по плечу Мудрецкого:
– Не можете достать – рожайте.
Лейтенант на ватных ногах дошел до кубрика, пинком открыл дверь и плюхнулся с сапогами на первую попавшуюся койку.
Свалив дежурство на мотострелков, наряд химиков балдел, в то время как в части в экстренном порядке создавалось нечто, напоминающее окрестности дорогих вилл на Тихоокеанском побережье. Побелка, покраска, обрезка деревьев. Работа кипела двадцать пять часов в сутки.
– Не понравилось! – взвыл Батраков, поднимая голову с койки. – Чего ему надо, козлу?!
– Тихо, – простонал Мудрецкий. – Не ори.
Резинкин и Заботин проснулись от крика и чуть не сыграли вниз с верхних коек.
– Что такое? – Забота лупал глазами.
– Сортир не принят! – орал Батраков. – Как же так?!
– Ему нужен ремонт по полной программе, – шепотом сообщил лейтенант. – Приказано родить, и не через девять месяцев, а через сутки.
Взвод был разбросан по нарядам: столовая, склады, овощехранилище.
В этот момент из парка пришли довольные и натрахавшиеся ефрейтор Петрушевский, Леха Простаков и вечно увивающийся около него Фрол, за ними медленно вошел немерено наспавшийся Агап, и казарма сразу наполнилась запахом французского парфюма.
Все были в курсе текущих событий, и лежащий на койке в никаком состоянии их командир взвода означал полное фиаско.
Старый воин Агап схватил ситуацию на лету и, плюхаясь на свою койку, басовито пробубнил:
– Даже мне сортир понравился. У него, наверное, дома и то хуже.
Здоровый Простаков поспешил убраться в свой угол с прохода, чтобы не мешать людям смотреть друг другу в глаза.
– Я старался, – заметил Резинкин.
– А ты, Забота, старался? – гневно спросил «ваше благородие».
Забота заюлил.
– Конечно, мы вместе.
– Кончай п...деть. Опять в углу отсиживался.
– Я койки держал, чтобы Резина не упал.
– Что ему будет-то, он же резина. Да, Резина?
Мудрецкий сел.
– Во-первых, прекратите, во-вторых, повтори-ка, Игорь, что ты там сказал насчет дома комбата.
– Я говорю, у него, поди, дома и то хуже.
Глаза дембеля и лейтенанта встретились. Разница между ними была два года, но в армии взрослеешь быстрее. По сути, они были ровесниками.
– Это больно круто, – Агап поспешил отговорить лейтенанта. – Вони будет.
– У меня приказ, – Юра чуточку повеселел. – Приказы надлежит выполнять и строго в срок, – лейтенант наклонил голову. – Без одной минуты семь. Время идет. Петрушевский!