К тебе я руки протяну…
Шрифт:
— И как это может помешать мне?
— Он… связан с вами.
— Как ты сказал?
— Он связан с вами. Как я.
То есть этот жест был не попыткой сдаться, а началом «ритуала с поясом»? Так дышим спокойно, размеренно. Посчитаем… Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…
— Что?!!
Ральт прикрыл веки.
— Ты хочешь сказать, что эта тварь, едва не убившая тебя, теперь связана со мной?!
Он только кивнул.
Так. Как это произошло, подумаем позже. Но здесь есть и приятные стороны. Ни к чему пачкать
Я помогла Ральту встать. Монашка опустилась на землю, и я села в седло позади Ральта. Ромашка пошла следом.
— Тут неподалеку сторожка охотников…
Да. До следующего постоялого двора далековато.
— Куда?
— На Белого Быка.
Гора виднелась справа. Облако, давшее ей имя, мирно спало на самой вершине.
Сторожку нашли легко… Уложив Ральта на один из топчанов, я накрыла его сверху своим плащом и разожгла огонь в очаге. Он мгновенно провалился в сон. Вскоре небольшая комната согрелась, и я последовала его примеру.
Я проснулась резко, не понимая отчего. Снова кошмар? Огонь еле теплился, почти не давая света. Я прислушалась к размеренному дыханию Ральта, и меня потянуло обратно в сон. Завтра, все завтра.
В комнате скулила собака. Тоскливо, безнадежно. Громко. Я заскрипела зубами и взглянула за окно. Небо только начинало сереть. Сапог полетел по направлению к звуку. Спа-ать. Скулеж возобновился. Найду и выпинаю за дверь. Попытавшись не мыслить слишком четко, чтобы окончательно не проснуться, я пошарила по столу рядом. Свеча. Фитилек затеплился от очажного огня. Ненавижу собак. А эту конкретно вообще… Увиденное заставило меня замереть на месте. Не собака. Щенок.
Убийца-мечник свернулся клубком у стены.
— Встать!
Он поднял голову, и попытался подняться. Наконец, попытка увенчалась успехом.
— И что ты тут делаешь?
— Вен!
Ральта разбудила. Рьматова задница.
— Вен!
— Молчать!
— Госпожа…
— Молчать, я сказала! Так что ты тут делаешь?
Ральт сполз с постели и, пройдя пару шагов, рухнул на колени, схватив меня за руку.
— Ральт!
— Выслушайте меня.
— И?
— Это… Хенрик.
— Хенрик? Какой Хенрик?
— Но вы же видели…
— Хенрик? Из твоей памяти? И что мне до него?! Скольких он убил до того, как напороться на нас?
— Я… ни одного. Я… первый раз. Решился.
Хриплый шепот заставил меня посмотреть на мечника. Тонкие руки сомкнулись на плечах. Ноги дрожат. Глаза зажмурены.
Рьмат! И это чуть не убило Ральта? Рука сама залепила пощечину. Мечник вздрогнул, облегченно вздохнул, оперся спиной на стену и взвыл от боли.
Я молниеносно перевернула его лицом к стене и подняла рубашку. Зрелище заставило меня заскрипеть зубами. Красные свежие рубцы — на спине не осталось живого места. Рьмат Милосердный.
— Кто? Кто это сделал?!
— В конце-концов он добился… чего… хотел, — парнишка обернулся, часто дыша.
— Ральт, ложись!
— Но
— Кто-нибудь сегодня будет меня слушать?!
— Так. Хенрик! В мою постель, на живот. Быстро.
Ральт, наконец, послушался. Я порылась в поклаже. Что ж… Затворный порошок тоже не помешает, а еще кора вельха и весенний пятилистник, холст.
Зачерпнув за порогом снега, я заварила отвар. Мальчишка даже не пискнул, когда почти обжигающие тряпки прикоснулись к его спине. Только пальцы вцепились в старую волчью шкуру. Я стерла слезы с его щек и потрепала волосы.
— Полежишь так до утра. Боль снимет, да и подживет… Хенрик.
Запасное одеяло укрыло беззащитно выпирающие лопатки. Я подошла к Ральту и присела на край.
— Двигайся, защитник.
Он отодвинулся к стене, поморщившись от боли.
Места хватило, и мой плащ укрыл нас обоих. Я уже засыпала, когда Ральт нашарил в темноте мою руку и сжал ее.
13. Ублюдок
Уже было светло, когда я снова проснулся. Перелез через Вен, старясь не разбудить ее, подоткнул ей плащ и повернулся к столу, чтобы взять котелок. На второй постели шевельнулся и застонал Хени, через секунду я уже стоял рядом.
— Хени, Хени…
— Аль, — он приподнялся на локтях, и я помог ему сесть, укрыв одеялом оголившуюся спину. — Аль… я сразу не узнал тебя, прости.
— Я знаю. — Я сам узнал его в тот же миг, что увидел, но все же он отступил, уже победив. Как всегда.
— Прости. Я скоро искуплю вину своей смертью.
— Зачем ты говоришь так? — Безнадежность в его голосе сжимала мне сердце. — Раны не смертельные. Ты выздоровеешь.
— Разве ты не понимаешь? — Он резко тряхнул головой и лихорадочно зашептал, — она никогда, никогда не примет меня. Она не простит мне… тебя. Ты просто не представляешь, — в глазах его плескалась, нет, даже не зависть, а жадность, — не представляешь, как тебе повезло.
— Ну почему же, прекрасно представляю. Господин Эльбат три года был моим хозяином.
Глаза его расширились, и жадность смыло непониманием:
— Но как?
— Так же как и ты, Хени. Только я все же успел… — Пришла моя очередь прятать глаза, — убить ее напарника.
— И она?
— Она ни разу не укорила меня этим. Ни разу. — Я все еще боялся, что однажды… — Госпожа уже приняла тебя, Хени.
Но он не слушал меня. Неловкие ладони скользили по моим плечам, щекам, теребили волосы. А губы повторяли одно и то же:
— Три года. Три года. Три года.
— Хени, Хени. — Я обнял его, старясь не потревожить раны.
— Три года, Святая Матерь. Я… Восемь дней, мне хватило восьми дней, Аль, и я вышел на дорогу, чтобы привести кого-то вместо себя. Как ты жил с этим?
— Не знаю. — Я шептал, задевая губами белые волоски у его шеи. — Не знаю.
Внезапно до него дошли мои слова. Руки на моих плечах задрожали, скользнули вниз. Ладони сжали мои запястья.
— Ты сказал…
— Да. Она уже приняла тебя, Хени.